есть деньги, я найму помощницу на первое время.
Шахов ухмыляется.
– Давай без самодеятельности, Агния. К тому же я договорился с врачом. Операция по восстановлению кожи на руках и на лице будет уже на следующей неделе. Потерпи.
– Так быстро?
– А что тянуть? Личико сделаем идеальное, с руками пока открытый вопрос, сильный ожог.
Смотрю на кисть Шахова, на которой виднеются шрамы. Опять хочется говорить о благодарности, что возится со мной, как с ребенком, но вместе этого произношу другое:
– Это все равно очень тяжело…
Григорий ставит контейнер на тумбочку рядом с кроватью.
– Полагаю, да. Как представлю, что мог бы оказаться на твоем месте и не иметь возможности тебя трогать, – склоняется надо мной и гладит по плечу, – становится не по себе.
Опускает руку ниже, запуская жар по венам. Его ладонь неспешно гладит мой живот, а затем оказывается между ног, там, где сейчас сосредоточилось все напряжение.
– Что ты делаешь?.. – я тихо выдыхаю, когда Шахов наклоняется и касается губами моей шеи.
Григорий совсем не торопится с ласками, но я понимаю, чем сейчас все закончится. Моим оргазмом. Которого я действительно очень хочу.
Небритый подбородок царапает кожу на лице. Шахов слегка отстраняется, гипнотизируя меня темным взглядом, а потом забирается ладонью под подол моей ночнушки.
– Какая неожиданность, – с полуулыбкой произносит он. – Кто-то без трусов?
Тело горит, губы зудят, как я хочу, чтобы Шахов впился в них поцелуем. Словно подслушав мои мысли, он накрывает мой рот своим, надавливает на клитор пальцем, массирует его, а потом проталкивает палец и оказывается им внутри. Я дрожу от его движений.
– Еще, – охрипшим голосом прошу я между его глубокими и влажными поцелуями, которые кажутся в это мгновение до неприличия откровенными, особенно учитывая, что мы находимся в стенах больницы.
Я и подумать не могла, что приближение оргазма окажется таким стремительным. Собираюсь поднять руки вверх и обхватить ими затылок Григория, но вспоминаю о повязках. Мука! Самая настоящая… Подаюсь бедрами навстречу пальцам Шахова и разлетаюсь на искры, когда внизу живота будто взрывается огненный шар.
В ушах стоит оглушающий грохот от биения собственного сердца, а кровь густо приливает к щекам от мысли, что я безумно хочу продолжения. Хочу член Шахова внутри, его силу и напористость. Напряжение хоть и ушло после оргазма, но как же мне сейчас мало!
– Когда закончим с твоими восстановительными процедурами, собираешь вещи и переезжаешь ко мне.
Упираюсь взглядом в щеку Григория. Шок и смущение от своей реакции отступают на второй план.
– Что?..
– Ко мне переедешь, – повторяет Шахов.
На меня словно ушат холодной воды выливают.
– Нет, – мозг начинает хаотично соображать. – Не перееду.
– Почему?
– Потому что у меня бабушка… Потому что я не готова… Потому что…
Осекаюсь, проглатывая слова о том, что совсем растворюсь в этих отношениях и Шахове, позволю себе иллюзию. А это последнее, о чем я мечтаю.
– Пусть все останется как есть.
– Уверена? – шепот Шахова задевает мои губы.
– Да.
Весь сегодняшний день глаза на мокром месте. Ненавижу такое состояние. Еще и время тянется медленно. Все, что могу – накручивать себя и думать о плохом, припоминая не самые радостные моменты в прошлом. Подобных настроений раньше не возникало, это началось после смерти мужа. Даже несмотря на частые визиты Шахова в хорошем расположении духа, в последние дни явственно ощущаю, как на самом деле одинока. Мысли о том, что мой кошмар скоро закончится и я вернусь к обычной жизни, не подпитывают силами. Сколько бы ни пыталась найти точку опоры – безрезультатно. Я словно превратилась в безвольную пустышку. Это первый признак того, что для меня будет лучше как можно скорее с головой погрузиться в в работу.
– Как самочувствие, Агния? – интересуется врач на утреннем обходе. – Готовы к новой операции?
Мне предстоит вторая. Первая была на прошлой неделе. На лице. Сейчас будут заниматься руками. Если все пройдет хорошо, то скоро буду дома и прежний ритм постепенно восстановится.
Я устала находиться в больничных стенах, какими бы восхитительными ни были здесь условия. Психика не может адаптироваться, еще немного, и лишусь рассудка. Не представляю, как люди годами лечатся от тяжелых болезней. Наверное, я бы сразу сломалась и не стала за себя бороться.
Когда Шахов уходит и я остаюсь одна, впадаю в тупую апатию и занимаюсь самоедством. А если начинаю думать о будущем – появляется беспричинный страх. Которого раньше не было. Лишь общение с Дашей немного успокаивает и подбадривает.
Врач сосредоточенно осматривает мои руки, затем зовет медсестру и говорит, чтобы через час я была в операционной. В первый раз чуть не потеряла сознание, когда услышала эти слова, а сейчас испытываю лишь легкое волнение. И верю в благоприятный исход, операции необходимы для моего скорейшего выздоровления…
– Какие гарантии, что не останется шрамов? – интересуюсь я.
Врач задерживает на мне серьезный взгляд.
– Стопроцентной гарантии, что вернем первозданный вид, я дать не могу. Вероятно, потребуется еще операция. А может, и не одна. Наша цель – вернуть чувствительность кистям рук. Вы сами как настроены?
– Пока никак, – отвечаю безрадостно.
– В моей практике был случай, когда пациенту отняли две стопы, а через полгода он в протезах стоял на беговой дорожке. Вернулся к обычной жизни как ни в чем не бывало.
– Сам справился и захотел? Без помощи психолога? – удивляюсь я и одновременно восхищаюсь силой воли этого человека.
– Да.
– Вы не очень позитивный пример привели. Тем более перед операцией, – удрученно вздыхаю.
– Как раз наоборот. Человек преодолел свою боль и страхи, перестроил мышление, и все у него сложилось удачно. У вас тоже благоприятные прогнозы, Агния. Настраивайтесь на это.
Задумавшись, смотрю на спину врача, который покидает палату. Григорий обещал сегодня приехать и, вероятно, об операции был оповещен заранее, а не как я – за час до нее. Жду, что он вот-вот появится в дверях, подбодрит, скажет, что все пройдет отлично, но Шахов не появляется ни через полчаса, ни даже когда меня везут в операционную. Умом понимаю, что не стоит разводить панику на ровном месте, но нервы стали ни к черту. Еще и этот неизвестно откуда взявшийся панический страх. Будь он четырежды проклят!
– Мне нужен телефон, – говорю медсестре, когда она везет меня по коридору к лифту.
Операционная двумя этажами выше. Так что есть время позвонить Шахову и узнать, почему он не приехал.
– Ваш телефон остался в палате.
– Я знаю. Принесите его и позвоните Григорию.
Медсестра ненадолго уходит, оставляя меня одну, и возвращается с телефоном. Набирает Шахова.
– Не отвечает, – сухо заключает она.
Насквозь пронзает отчаянием. Значит, Григорий и впрямь не придет?
– Не отвечает или недоступен? – все-таки уточняю. – Это очень важно.
По крайней мере, для меня.
Медсестра опять звонит Григорию.
– Не отвечает.
– Позвоните, пожалуйста, еще раз…
– Агния, все будет хорошо.
Может, и так. Но сейчас я слишком взволнована и ничего не могу с этим поделать. Внутри поселились безотчетная тревога и страх.
Закусываю губу и смотрю в потолок. Это просто операция. Шахов не обязан находиться со мной круглосуточно, у него много работы. Я не должна паниковать на пустом месте. Но как же плохо и страшно. Очень! И Григорий единственный, кому я могу об этом сказать. Бабушке нежелательно волноваться, Нина отдалилась, а Даша в положении. Не хочу лишний раз ее тревожить, тем более мы за тысячи километров друг от друга – как она мне поможет?
– Если Григорий Игоревич перезвонит, что-нибудь ему передать? – интересуется медсестра.
Сцепляю кулаки, призывая себя быть сильной и не позволять страху овладеть мной.
– Да. Скажите ему, что я попросила сделать мне такие же шрамы на правой руке, как и у него.
– Что? – Медсестра непонимающе хмурит лоб и смотрит так, словно я сошла с ума.
– А впрочем, напишите ему об этом прямо сейчас.
– Так и написать?
Господи, ну что такого сложного я прошу?
– Да, так и напишите. Слово в слово.
Уверена, у Григория сейчас важные дела, поэтому он не со мной. Хотя в прошлый раз его присутствие придало мужества и сил. Теперь же внутри куча сомнений и полный раздрай. При каждой моей попытке отстраниться от Шахова сердце рвется на части, но, когда он сам вдруг исчезает и не приходит навещать, становится еще невыносимее.
Через несколько минут меня завозят в операционный блок, подключают к мониторам и просят посчитать до десяти. Я засыпаю, не дойдя даже до пяти.
В себя прихожу медленно, словно побывала под бетонными завалами. Во рту сухость, голова кружится, дышу с трудом и не могу ухватиться ни за одну связную мысль. Будто в вакууме оказалась. После первой операции было иначе, не так
