на этой земле под нами.
― Скажи мне, почему, ― говорю я серьезно и кладу ладонь на его плечо. ― Скажи мне, почему ты любишь это, Чарли.
Он смотрит на меня, на его челюсти пульсирует мускул, и наши взгляды встречаются. В его васильково-синих глазах вспыхивает пламя.
Сначала я думаю, что опять задела его за живое, что меня ждет очередное ворчание и холодный отказ, но глубокий голос Чарли звучит так, словно надо мной разворачивается рулон бархата.
― Это не для всех, ― начинает он. ― Любить землю. Но когда что-то создано для тебя, ты это знаешь. Ты это чувствуешь. ― Он глубоко вздыхает и смотрит вдаль. Его лицо смягчается. ― Я люблю эту землю не потому, что она моя, невозможно обладать этой дикой красотой. Я люблю ее, потому что она живая. Потому что ее нельзя приручить. Это чувствуется в воздухе. В лучах солнца, поднимающегося над лугом. Когда я встаю утром, я просыпаюсь вместе с ней. А когда мой рабочий день заканчивается, я ложусь спать. Земля говорит с тобой, придает смысл твоему существованию. Она поддерживает тебя, даже когда ты готов сдаться. Верить в землю ― значит верить в себя. Это значит, что ты делаешь что-то стоящее то время, которое отведено тебе в этом мире.
На секунду у меня перехватывает дыхание.
Этот человек, его слова притягивают.
Он дает тебе цель в жизни.
― Мне это нравится, Чарли, ― говорю я ему, прижимая руки к своему бешено колотящемуся сердцу. ― Мне нравится твое ранчо. И мы его спасем.
Когда я поворачиваюсь обратно, наши руки касаются друг друга, и меня затапливает теплом.
Чарли смотрит вниз, словно тоже это почувствовал. В воздухе что-то изменилось. Электричество между нами.
Он сглатывает несколько раз, так ничего и не ответив.
Я смотрю на него. Он стоит против солнца, его красивое лицо скрыто тенью, но я все равно вижу его. В его глазах ― гордость. Но есть и что-то еще. Страх. Какая-то грусть.
Грусть, которая была у меня до того, как я приняла решение.
Печаль, которая ассоциируется у меня с потерей.
Я видела ее на лице отца.
Его хрипловатый голос нарушает тишину.
― Ты сгоришь, ― говорит он и надевает свою ковбойскую шляпу мне на голову.
В этот момент я чувствую себя присвоенной.
Сердце замирает в груди.
Может ли сердце перегреться?
Может ли сердце биться для одного человека?
Думаю, мне стоит узнать ответы на эти вопросы как можно скорее.
― Как поживает подсолнух? ― спрашивает Макс. Его кошка, Пеппер, мяукает в трубку.
― Я сегодня ходила в поход.
Босиком я ступаю по прохладному твердому дереву. После прогулки Чарли подбросил меня до коттеджа. Теперь пора приниматься за работу. Мне нужно составить календарь мероприятий в социальных сетях и позвонить Молли, моей знакомой в агентстве туризма класса «люкс». Используя своих инфлюенсеров18, она может привлечь внимание к ранчо. Возможно, она отправит кого-нибудь сюда на экскурсию, что было бы просто замечательно.
Когда я поняла, почему Чарли любит ранчо, увидела его красоту, то захотела бороться за него еще сильнее. Я чувствую личную заинтересованность в том, чтобы помочь Чарли Монтгомери и его братьям сохранить эту землю, которая так много для них значит.
― Рубс. Прогулка в горы?
От очевидного упрека в голосе Макса я закатываю глаза.
― Я могу ходить в походы, идиот. Я шла медленно и спокойно, только чуть не свалилась с горы.
Он не смеется.
― Есть трепетание?
― Нет, ― вру я, отказываясь чувствовать себя виноватой. Вчерашний эпизод едва ли считается. Потери сознания не было, пульс не превышал 180. Даже после сегодняшней прогулки я лишь слегка запыхалась.
Я в порядке. В полном порядке.
― Ты хорошо себя чувствуешь?
Я вздыхаю и выхожу из дома, чтобы постоять на крыльце. Солнечные лучи преломляются, окрашивая поле в розовые и фиолетовые тона. Группа смеющихся гостей бредет по гравийной дороге с удочками в руках.
― Я в порядке, Макс. Давай не будем говорить обо мне. Давай поговорим о горах, которые я видела. О лошадях, которых я гладила. Они на ощупь как бархат, знаешь ли.
― Похоже, ты счастлива, ― нехотя признает он.
― Я счастлива.
Действительно счастлива, думаю я, когда наблюдаю за Чарли через большое окно его дома.
― Пока ты в безопасности, я не буду волноваться.
― Хорошо. Как папа?
― Если бы ты ответила на его звонок, ты бы знала.
― Ты прав, ― шепчу я, чувствуя, как меня переполняет чувство вины. Как бы я ни скучала по отцу, по нашему вечернему распорядку, состоявшему из салата с маслом, домашнего куриного супа с лапшой и реалити-шоу, как бы ни скучала по своему саду, полному наперстянки и лаванды, я совершенно не могу с ним разговаривать. Печаль в его голосе заставит меня вернуться домой. Смс ― это все, на что я сейчас способна.
И даже это причиняет боль.
― Мы скучаем по тебе, Рубс. ― Голос Макса звучит сквозь треск на линии. ― Избавься от того, что тебя гложет, а потом возвращайся домой.
Мой взгляд возвращается к Чарли.
Что-то подсказывает мне, что избавиться от этого ковбоя будет не так-то просто.
Чарли
Одиннадцать.
Именно столько раз Руби вздыхала во время нашего сегодняшнего похода. Сладкие, полные благоговения вздохи, которые заставляли мой член напрячься, а сердце ― забиться в горле.
Даже ее вздохи восхитительны.
Как идиот, я считал каждый маленький яркий взрыв радости, вырывавшийся из ее красивого розового ротика. Слава богу, что рядом не было моих братьев, чтобы измываться над моей жалкой задницей. Особенно Дэвиса.
Вопреки здравому смыслу, я наслаждался сегодняшним днем. Показывать ранчо постороннему человеку никогда не надоедает. А Руби ― то, как она все понимала, выражение ее лица, как она реагировала, ― была чистым чудом. Я упивался этим.
Особенно нашей беседой. Я рассказал ей о ранчо. Она вытащила из меня что-то. Что-то искреннее и настоящее. Как ей это удается, я не знаю. Знаю только, что не могу отделаться от мысли, что она меня привлекает. Она потрясающе красива. Ее беззаботная натура излучает радость. Каждый раз, когда она улыбается мне, мне приходится оглядываться по сторонам, чтобы убедиться, что я тот самый счастливый сукин сын, кому предназначены эти улыбки. А когда она надевает эти сарафаны…
Все, что я могу сделать, это не притянуть ее к себе
