Ознакомительная версия.
Машку Игорь принял спокойно, с другими детьми не различал, да она и не приглядывалась, не задумывалась, жила и жила себе...
Почему ж сейчас так больно, когда безжалостная, раскручивающаяся назад, в прошлое, кинопленка преподнесла ей тот его отчаянный, обиженный взгляд? Почему ей сейчас так стыдно? Стыд прожигает насквозь, она чувствует физически его, Игорево, унижение, как свое собственное...
– Не смей! Не смей так про мать! Иначе я тебя уважать перестану! – горячилась Майя, отчитывая Сашку так громко, что оглядывались прохожие на улице. Они медленно шли в сторону автобусной остановки, составляя довольно-таки странную пару: высокая, красивая, тоненькая девушка и маленькая, сухая, прямая, как палка, закутанная в теплый толстый шарф женщина с сердитыми глазами. – Это, в конце концов, ее личное дело, от кого ей рожать детей, да даже не в этом суть... Никогда не будь судьей! Не давай оценок людям, а тем более – своей матери! Ей сейчас еще хуже, чем вам всем, вместе взятым!
– Да почему ты решила, что ей хуже? – так же яростно горячилась Сашка. – Она ж нас в упор никогда не видела! Ты обо мне больше знаешь, чем она! Помнишь, как в восьмом классе я залетела и ты водила меня на аборт? А как от того парня-наркомана отваживала, помнишь? Каждую минуту меня отслеживала... А в нашей семье у детей главная задача – не путаться у мамы под ногами! Шуметь – нельзя! Подруг водить – нельзя! Отвлекать – нельзя! Приставать – нельзя! Ничего нельзя! В нашей семье только маме всегда было хорошо! А как же? Для всех она – уважаемая мать семейства, а семейства-то и нет никакого на самом деле... Она не живет с нами, а телевизор смотрит с пультом в руках: кнопку нажала – на экране все зашевелилось, другую нажала – экран отключился. Удобно! А что она с Мишкой сделала? Превратила ее в марионетку какую-то! Она, видишь ли, сомневается, смеет ли устраивать свою личную жизнь, если маме плохо. И будь уверена, она ее так и не отпустит никуда, будет при себе держать! Это на мне она зубы сломала, моя кнопка на ее пульте не работает, а вот отца, Мишку – да...
– Саша, а ты пробовала когда-нибудь вот так поговорить с мамой? Ты обижаешься, злишься, негодуешь, копишь в себе возмущение, а просто поговорить ты пробовала?
– Да не получится никакого разговора! Не слышит она ничего!
– Правильно. И не услышит, если ты будешь говорить на фоне уже сложившейся своей оценки! А ты попробуй принять ее такой, ну вот просто разреши ей быть такой, прими от нее все то, что тебя так раздражает, за данность. Сначала убери свое раздражение, злобу, обиду – а потом поговори...
– Нет! Не хочу! Вот начну зарабатывать свои деньги и сразу сниму себе квартиру! И Машку к себе заберу! Если с Машкой что-то случилось – никогда себе этого не прощу! А ей – тем более!
– Ну да, сбежать от ситуации – проще простого. Это самое легкое для всех вас. А попытаться помочь, руку подать... Отца я вашего не обвиняю – он мужчина, здесь разлюбил – в другом месте полюбил. Это, наверное, объяснимо и понятно. А у вас, детей, другая задача – понять и принять своих родителей. В тебе одна половина – мамина, хочешь ты этого или нет! Ты сможешь свою собственную половину взять и отбросить от себя? Нет. Так что, Саша, подумай об этом. Это даже тебе больше нужно, чем маме. Уйдешь с обидой – так с обидой и будешь по жизни идти, метаться из стороны в сторону.
Они пропустили уже третий автобус, стояли на остановке, говорили, говорили... Сашка поймала себя на мысли, что так бывает всегда: она никак не может оторваться от Майи, никогда не может вдоволь наговориться, ее тянет и тянет к ней как магнитом...
– Ты представь, что мама твоя – малое дитя. Она не может никак выйти из своего детского восприятия мира, из своей беззаботности, застряла она там надолго, понимаешь? Большой и шумный мир пугает ее, кажется жестоким и хамским. Вот она и прячется от него за вас, пытается таким образом уберечь себя. У нее просто детских ее силенок не хватает, чтобы быть такой, какой ты хочешь ее видеть! На самом деле она ранимая и беззащитная, и Мишель это острее чувствует, чем ты. Поэтому и боится оставить ее, и пожертвовать собой готова. Она ее просто любит. И принимает. А ты только тем и занимаешься, что воюешь, обвиняешь, злишься... А на самом деле из нее веревки вьешь. Всегда получаешь то, что хочешь! Посмотри, она ж боится тебя, как испуганный ребенок. Вот и ко мне помчалась по первому твоему требованию, как по приказу...
Сашка задумалась. Озадаченно смотрела в землю, на острые носки своих модных сапог. В голове у нее все перемешалось, и как ни силилась она, а все никак не могла представить мать малым ребенком, ну не получалось, и все тут!
– Ничего себе, дитя... – тихо проворчала она себе под нос. – Ее, наоборот, за умную почитают. Она только и делает, что учит всех, учит... Все на свете знает, про все читала, цитатами всяческими так и сыплет! Ты попробуй, скажи ей, что она малое дитя! Мама себя считает самой умной на свете!
– А интеллект еще не есть ум, Сашенька. Умным должно быть сердце, а оно у твоей мамы еще спит детским крепким сном. Вот и помоги ей, разбуди сердце! Все в твоих руках!
К остановке медленно подруливал Майин автобус. Она крепче затянула шарф на шее, зябко повела острыми плечами.
– Я поеду. Иди домой, Сашенька. И подумай обо всем еще раз. Ты же умница. Я в тебя очень верю...
Майя запрыгнула в автобус, повернулась к Сашке, помахала рукой. Двери закрылись, автобус с дребезжанием тронулся с места, увозя от нее Майю. Сашка медленно развернулась, тихо поплелась домой. Господи, как же она устала! Столько всего произошло за эти несколько дней! Какой-то калейдоскоп из школьных уроков, репетиций в ночном клубе, блесток, перьев, бессонных ночей, тяжелых потерь, семейных передряг, маминых слез... Как будто она сразу, без всякого переходного периода, перескочила из беззаботной юности в другое, взрослое, состояние, где надо не только самой отвечать за свои слова и поступки, но и нести ответственность за других. «Мама твоя – малое дитя... – звучал в ушах Майин голос. – Ты помоги ей, научи любить сердцем...» «Может, права Майя, говоря, что одна половина во мне – мамина? Я все время нападаю на нее, обвиняю в ханжестве, во лжи, бог знает в чем еще! А может, я сама такая, как она? Замкнутый круг какой-то. Мама подавляет отца с Мишкой, я подавляю маму... И все бежим, бежим в разные стороны, как будто от чего-то спасаемся: я – к Майе, отец – к этой белобрысой страшилке, Мишка – к Димке. Вот и Машка каким-то образом исчезла, тоже убежала куда-то... Что ж это с нами со всеми такое происходит?»
Задумавшись, она не заметила, как дошла до самого дома. Села на скамейку у входа в подъезд, вытянула длинные ноги. Устала... «Вот сейчас посижу немного и пойду домой. Там в пустой неприбранной квартире, на прокуренной насквозь кухне сидит моя мама, заплаканная, растерянная, напуганная уходом мужа, потерявшая ребенка, не знающая, как ей жить дальше. И правда, малое дитя...»
Ознакомительная версия.
