Ознакомительная версия.
– А папа когда приедет? Я еще спать не буду? Ты меня не заставляй спать, ладно?
– Хорошо, не буду заставлять. Пей молоко, Машенька. Выпьешь – и вместе будем ждать папу...
– Ага... А ты хорошая, как Мишка. А ты меня будешь любить? Миша меня любит... А сказку мне будешь читать? Всегда-всегда? А можно, я с тобой останусь? С тобой и с папой?
– Машенька, а как же мама? Тебе ее не жалко? Она же скучать будет, плакать...
– Нет, не будет. Она же красивая... А красивые мамы своих дочек не любят, только некрасивые любят!
Эля оторопела. Ничего себе, детская логика! Даже не знаешь, что и сказать...
– Машенька, а почему красивые мамы дочек не любят? Разве так бывает?
– А вот бывает! Бывает! Вот у Лизки мама – тетя Надя – совсем некрасивая, толстая, а знаешь, как Лизку любит! Все разрешает и ругается совсем не страшно, и баловаться можно, и кричать громко, и рисовать! А мою маму Лизка боится, а я тетю Надю ну вот нисколечки не боюсь! А вот в садике у нас девочка есть, Ленка Петрова, так у нее мама, знаешь, какая красивая! А забирает ее из садика позже всех, а иногда и вообще не забирает... Воспитательница ругается, сама ее домой отводит, а Ленка так плачет, так плачет...
– Нет, Машенька. Бывает, и красивые мамы дочек тоже любят. У меня была красивая мама и, знаешь, как меня любила!
– А где теперь твоя мама?
– Умерла... Давно уже. Я еще маленькая была.
– А ты тогда с кем живешь, если у тебя мамы нет?
– С тетей. У нее большой дом на берегу реки, и лес рядом.
– А у нас в деревне тоже есть лес и речка. Мы с папой и Мишей туда купаться ходим. А мама с нами не ходит. Она всегда одна гуляет, чтоб мы не мешали. А ты возьмешь меня с собой? Я хочу с тобой и с папой...
– Машенька, ты пей, пей молоко, оно уже не горячее.
– А ты полежи рядом со мной! Как будто ты Миша! Мы с Мишей всегда вместе спать ложимся, она мне спинку чешет.
Она легла с Машенькой, начала гладить ласково по спинке, приговаривая:
– Все будет хорошо, котенок... Спи. Скоро приедет папа, мы что-нибудь придумаем. Спи...
– Не так, надо ноготками, как Миша. Чтоб щекотно было...
Эля лежала, скребла тихонько ноготками по спинке чужого ей, в сущности, ребенка. Почему чужого? Она же дочка Игоря, значит, уже не чужая ей. От Машенькиных волос сладко пахло молоком, свежестью, еще чем-то неуловимым, детским, нежным... Хотелось зарыться в эти рыжие кудри носом, и уснуть беззаботно, и ждать, ждать Игоря хоть сто лет!
А может, и правда ему отдадут Машеньку? Странно все-таки, как это она говорит? Некрасивые мамы дочек любят, а красивые – не любят... А что? Поедут домой, к тетке, она обрадуется! Места всем хватит. Она научится всему, и спинку чесать ноготками, и сказки рассказывать, и простуду лечить...
Машенька заснула, задышала ровно, с трудом втягивая воздух простуженным носиком. Эля приподнялась на подушке, осторожно потрогала лоб, убрала со щеки прилипшую рыжую прядку. Не очень горячий вроде бы. Потом долго смотрела на спящую девочку, по-бабьи подперев голову рукой. Какая она худенькая, бледненькая, личико маленькое... Ее бы козьим молоком попоить. Интересно, соседка, баба Нюра, держит еще козу или нет? Летом вроде держала, когда она приезжала к тетке на каникулы... И ботинки бы новые Машеньке справить, а то у нее неказистые какие-то, со шнурками. И не ботинки надо, а сапожки высокенькие, пусть по лужам бегает, ножки не промокнут...
Она и сама не заметила, как уснула. Ей снился дом, крутой спуск к реке, по которому можно разбежаться сильно и бежать до самого берега, как по мягкому ковру, по зарослям незабудок. На берегу перевернутые днищем вверх лодки, белый песок, следы от рыбацких костров, красная дорожка на воде – отблеск заходящего солнца... Сейчас она войдет в воду и поплывет по этой дорожке...
– Эля! Эля, проснись! – сквозь сон услышала она негромкий голос Игоря, подняла испуганно голову. Он стоял над ней, тряс за плечо. Наклонился, присев на корточки, спросил встревоженным шепотом: – Что случилось? Почему Маша здесь? Как она здесь оказалась?
Эля протерла глаза, потрясла головой. Села на кровати, свесив ноги.
– Понимаешь, я хотела у Мишки забрать твои вещи, ну хоть какие-нибудь. Она же обещала, помнишь? Я позвонила, а Машенька взяла трубку... И сказала, что она одна и что ей страшно... И попросила ее забрать... Ты не думай, она там записку написала, что она у тебя...
– Записку? Какую записку? Она писать еще не умеет, Эля... И давно она у тебя?
– Со вчерашнего дня...
– Ничего себе! Ее ж потеряли, наверное... Соня там с ума сходит!
– Я хотела сходить, позвонить из автомата, Машенька меня не отпустила. Она болеет, Игорь, у нее температура!
Игорь озабоченно потрогал лоб девочки, поднялся во весь рост.
– Так... Я сейчас отвезу ее домой, ты заверни ее получше в одеяло. И вещи в пакет собери. Шапку только на головку надень...
– Игорь! Ну подожди! – отчаянно то ли запищала, то ли зашептала Эля. – Она же болеет! Ты съезди один или позвони, скажи, что она у тебя! Ну не увози, пожалуйста! Пусть она у нас побудет!
– Нет.
Игорь поднял ее за локти с кровати, отодвинул в сторону. Потом тихо и бережно, стараясь не разбудить, закутал Машеньку в одеяло, осторожно поднял на руки. Девочка чуть приоткрыла глазки, увидела спросонья отца, обвила ручками за шею. Положила кудрявую головку ему на плечо, уткнувшись сопящим носиком в шею.
Эля дрожащими руками сложила в большой пакет комбинезон, неказистые ботинки со шнурками, натянула на головку розовую шапку, поплотнее закутала в одеяло босые ножки.
– Я поеду с тобой, в машине ее подержу!
– Нет. Я поеду один. Жди меня здесь.
Эля смотрела, как осторожно он спускается вниз по ступенькам, напрягая спину.
Закрыла дверь, щелкнула замком. Тихо вернулась в комнату. Легла на кровать лицом вниз, на то место, где только что лежала девочка, вдохнула запах теплого молока, рыжих кудрявых волос, вспомнила ее бледное личико с яркими звездочками весенних веснушек. «Некрасивые мамы дочек любят, а красивые не любят...» «Машенька, Машенька! А я б тебя, знаешь, как любила!» Плечи ее затряслись. Она заплакала горько, безысходно, как плачут о тяжелой потере, о несостоявшейся любви, о несбывшихся надеждах, от всего сердца, большого и горячего...
За окном пошел дождь. Первый за эту весну, едва слышный, медленный и спокойный, словно кто-то невидимой рукой старался тихо и незаметно смыть пыль с оттаявших от зимы деревьев, подготовить их к новому празднику жизни – появлению первых нежных листочков. «Завтра уже появится едва заметная зеленая дымка на деревьях, – отрешенно думала Соня, глядя на пунктиры редких капель на оконном стекле. – Я раньше так радовалась этому дню... Уходила гулять на целый день. Это был и мой собственный праздник, как будто я вместе с деревьями рождалась заново. А теперь ничего не чувствую...» Вся кухня пропиталась запахом валерьянки и сигаретного дыма. Запахом тревоги. Запахом ожидания. Запахом отчаяния, когда хочется действовать, куда-то бежать, срочно и немедленно предпринимать что-то, а ты вынуждена сидеть и ждать, ждать...
Ознакомительная версия.
