— Для надгробной плиты мы также советуем венки на сезон каникул или вазы с цветами, и одеяла для холодных месяцев.
— Вы что, издеваетесь? — пробормотал я. Мама положила руку мне на плечо, успокаивая, будто это могло удержать меня от того, чтобы наброситься на Гарольда, но было уже поздно. Я уже слишком далеко зашел. — Это действительно хорошо для тебя, да, Гарольд? — спросил я, наклоняясь вперед и сжимая ладони в кулаки. — Должно быть, это хорошая гребаная работа — продавать грустным идиотам чертовы одеяла для их любимых. Позволить им вкладывать свои деньги в это глупое дерьмо, которое не имеет значения, потому что они в уязвимом положении. Одеяло? ОДЕЯЛО? Они мертвы, черт возьми, Гарольд, — прокричал я, вставая с кресла. — Мертвым не нужны одеяла, потому что им не холодно. Им не нужны венки, потому что они не празднуют Рождество, и им не нужны цветы, потому что какой в этом смысл?! — заорал я, ударяя руками по столу, посылая бумаги летать в воздухе.
Мама поднялась и потянулась ко мне, но я вырвал свою руку. Моя грудь вздымалась и опадала, дыхание становилось все сложнее и сложнее контролировать, и я мог чувствовать неистовство, что плескалось в моих глазах. Я потерял их. Я распадался на части все больше и больше с каждой прошедшей секундой. Я вылетел из кабинета и прислонился спиной к ближайшей стене. Мама извинялась перед Гарольдом. Я сжал руки в кулаки и начали бить стену рядом со мной. Снова и снова я ударял своими кулаками по стене. Пальцы начали краснеть, и мое сердце становилось холодным…
Они умерли.
Они умерли.
Мама вышла из комнаты и остановилась напротив меня, ее глаза наполнились слезами.
— Ты взяла одеяло? — с сарказмом спросил я.
— Тристан, — прошептала она, печаль слышалась за ее мягкими словами.
— Если ты это сделала, то тебе нужно было взять зеленое для Чарли и фиолетовое для Джейми. Это были их любимые цвета… — я тряхнул головой, не желая больше говорить. Не желая, чтобы мама попыталась заставить меня чувствовать себя лучше. Не желая дышать.
Это был первый день, когда их смерть ощущалась реальной. Первый день, когда я пришел к осознанию, что через три дня я скажу последнее «прощай» моему миру. Моя душа горела, и каждым миллиметром своей кожи я чувствовал огонь. Я тряс головой сильнее и сильнее, закрывал свой рот руками и выл в своей печали.
Они умерли.
Они умерли.
Вернитесь ко мне.
***
— ЧАРЛИ! — закричал я, резко садясь в постели. Снаружи было по-прежнему темно, и мои простыни промокли от моего собственного пота. Легкий ветерок подул через мое окно, и я пытался отогнать кошмар, который был реальнее, чем все предыдущие. Мои кошмары были моими прошлыми воспоминаниями, которые преследовали меня.
Я увидел, как зажегся свет в доме Элизабет. Она подошла к окну и взглянула в мою сторону. Я не включал свет. Я сел на край кровати, а мое тело продолжало гореть. Свет заливал ее лицо, и я видел, как двигаются ее губы.
— Ты в порядке? — спросила она, обхватывая себя руками.
Она была так чертовски красива и так раздражала меня.
Еще меня раздражало то, что, возможно, мои крики будили ее почти каждую ночь. Я подошел к окну, мои глаза оставались прикрытыми из-за той вины, что Чарли и Джейми не было здесь.
— Иди спать, — сказал я ей.
— Хорошо, — ответила она.
Но она не пошла в кровать. Она сидела на краю своего подоконника, а я оперся на свой. Мы смотрели друг на друга до тех пор, пока мое сердцебиение не замедлилось, а ее глаза не закрылись.
Я молчаливо благодарил ее за то, что она не оставила меня одного.
Элизабет
— Ходят слухи, что ты путаешься с мудаком, — сказала по телефону Фей через несколько дней после того, как я просидела всю ночь на подоконнике с Тристаном, отходящим от кошмара. Я не говорила с ним с тех пор, но не могла перестать думать о нем.
— О Боже, это не слухи.
— Нет, но это звучит более захватывающе, чем то, как завывает Таннер о том, что какой-то чувак стрижет твой газон, хотя, помнится, я предлагала тебе парня по имени Эд подстричь твои кусты. Но, на самом деле, ты в порядке? Мне следует волноваться так же, как и Таннеру?
— Я в порядке.
— Потому что этот парень, Тристан, настоящий член, Лиз, — ужасное беспокойство ощущалось в каждом произнесенном ею слове. Мне было ненавистно, что она так волновалась обо мне.
— Я могу говорить о нем, — тихо произнесла я, — о Стивене, я могу говорить о нем.
— Ты можешь говорить о нем со мной тоже.
— Да, знаю. Но это другое. Тристан потерял жену и сына.
Фей помолчала мгновение.
— Я не знала этого.
— Сомневаюсь, что кто-то знал. Люди судят его по внешнему облику, я думаю.
— Послушай, Лиз. Я скажу то, что тебе явно не понравится, потому что иногда быть лучшими друзьями значит быть честными, даже если лучший друг не хочет слышать правду. Это грустно, правда, я о семье Тристана. Но как ты думаешь, мы можем доверять ему? Что, если он придумал эту историю?
— Что? Он не придумал.
— Откуда ты знаешь?
Потому что в его глазах те же призраки, что и в моих.
— Пожалуйста, не волнуйся, Фей.
— Дорогая… — Фей вздохнула в телефонную трубку. На секунду я подумала было повесить трубку, чего никогда не делала раньше. — Ты вернулась в город несколько недель назад, и я знаю, что тебе больно. Но этот парень, Тристан, он недоброжелательный. Он дикий. И я думаю, что тебе нужно больше стабильности в твоей жизни. Ты думала о том, чтобы обратиться к терапевту или к кому-то подобному?
— Нет.
— Почему нет?
Потому что терапевты стараются помочь двигаться дальше, а я не хочу двигаться вперед. Я жажду двигаться в обратном направлении.
— Слушай, мне пора идти. Поговорим позже, хорошо?
— Лиз…
— Пока, Фей. Я люблю тебя, — быстро произнесла я, имея в виду именно это, хотя прямо в это время она мне не очень нравилась.
— Я тоже люблю тебя.
Когда положила трубку, я подошла к переднему окну дома и наблюдала, как небо постепенно темнело. Прямо на моих глазах начался ливень. Большая часть меня была рада ливню, потому что из-за дождя газон будет расти быстрее, а это означало, что сломленный Тристан снова будет стоять здесь, прямо передо мной, сломленной Лиз.
