Солнце приятно согревало спину. Бабочки с лазурными крыльями порхали среди пурпурных дельфиниумов, лиловых и кремовых цветков аквилегии. Матово-белые орхидеи росли здесь так же густо, как маргаритки на полях Англии. Время от времени Джанетта отрывалась от своего занятия и бросала взгляд на север, в сторону гор, вершины которых были затянуты туманом. При этом она удивлялась, как могла столько лет жить взаперти то в Линкольншире, то за стенами консульства.
Когда ее ящик был уже полон, Джанетта не спеша вернулась к тому месту, где паслись пони и мулы. Поклажа была разгружена, стол и шезлонги расставлены. Она подумала, что Закари Картрайт решил разбить здесь лагерь. Хорошо было бы не ехать дальше, отдохнуть от утомительного трехдневного путешествия.
Возвратясь в сопровождении одного из китайцев к месту стоянки, Закари с удовлетворением отметил:
– В этом районе много образцов. Вечером придется потрудиться, описывая их и укладывая в пресс.
Лоб его покрывали капельки пота, щека была измазана грязью. Джанетта усмехнулась, подумав: а вдруг и она выглядит так же неприглядно?
– Я тоже собрала большую коллекцию, – сказала она, – но не знаю, насколько ценны мои образцы.
– Давайте посмотрим. – Закари присел на корточки возле шезлонга, в котором расположилась девушка, и утер пот со лба тыльной стороной ладони.
Джанетта открыла свой ящик и протянула ему сначала один образец, затем другой.
– Китайская маргаритка, – пренебрежительным тоном бросил Закари, – и барбарис. Оба практически сорняки. А это остролодка и фиалка. Ничего особенного, хотя они и красивые.
– Значит, я не нашла ничего стоящего? – спросила глубоко разочарованная девушка. – Неужели среди моей коллекции нет ни одного редкого растения?
Закари бегло осмотрел всю коллекцию.
– Боюсь, что нет, – сказал он и одарил ее такой же улыбкой, как Чарльза на прощание.
Джанетте показалось, что земля разверзлась под ней. Ей стало больно дышать, а сердце заколотилось так резко и учащенно, что казалось, его биение отдается в кончиках пальцев.
Не подозревая, как сильно смутил ее, Закари встал и направился к тому месту, где китайцы собирали один из сушильных прессов.
Джанетта сидела не шевелясь. Что с ней произошло? Закари Картрайт – угрюмый, недружелюбный человек, и неужели же одна только его улыбка могла так смутить ее? Однако похоже, что именно так оно и есть. И девушка решила, что больше не станет так бурно реагировать на его любезности.
Когда китайцы развели костер и стали готовить еду, Джанетта подошла к Закари и робко спросила:
– Может, мне зарисовать отобранные сегодня образцы?
Закари кивнул.
– Начинайте прямо сейчас. А я, пока не стемнело, прогуляюсь к ущелью. Не думаю, что я мог пропустить что-нибудь интересное, однако никогда нельзя быть уверенным.
Было настоящим блаженством сидеть под лучами вечернего солнца и рисовать не только ради удовольствия, но и ради полезного дела. Почти у ног Джанетты плескались воды Цзялин, вдали возвышались горы провинции Ганьсу. Рисуя, девушка напевала мелодию Шуберта.
Закари вернулся еще засветло, но посмотрел на работу Джанетты только после ужина.
Он внимательно разглядывал рисунки. Каждый штрих был четким и определенным. Джанетте удалось передать не только форму, но и объем и текстуру цветков.
– Отличная работа, – похвалил Закари. – Но вы и сами это знаете, не так ли?
Джанетта кивнула. Закари оценил отсутствие у нее ложной скромности, и на его губах мелькнула веселая усмешка.
И вновь девушка почувствовала, как у нее сдавило грудь, а сердце заколотилось отрывистыми, резкими ударами.
На сей раз Джанетте было ясно, чем это вызвано. Ее охватил страх.
Она влюбилась в Закари Картрайта. Влюбилась в человека, который обвинил ее в том, что она пытается скомпрометировать его с целью женить на себе. В человека, который и не скрывал, что не испытывает к ней ни малейших нежных чувств.
Чудовищность этого открытия ошеломила Джанетту. Она не могла понять, как и когда это произошло. И поскольку все же произошло, что ей теперь делать?
Совершенно напрасно было надеяться на ответные чувства. В первый вечер их знакомства Закари ясно продемонстрировал, что его привлекает Серена, а не она. И Чарльз подтвердил, что это так. А мужчине, которого привлекли светлая кожа, белокурые волосы и спокойный нрав Серены, вряд ли могла понравиться такая девушка, как она, – смуглая, с авантюрным складом характера.
Джанетту пронзила боль. Она гораздо больше подошла бы Закари, чем Серена. Вспомнив Генри Плэкстола, Джанетта испытала злобное удовлетворение. Закари не видать Серены как своих ушей. К тому времени как он вернется в Чунцин, Серена уже выйдет замуж и будет жить в Англии.
– Думаю, пора спать, – сказал Закари. – Хочу завтра с утра выехать пораньше.
Джанетта кивнула, стараясь не встречаться с ним взглядом. Если ей хочется избавиться от сердечной боли, то следует при первой же возможности вернуться в Чунцин. Но что тогда будет с ней?
Девушка поднялась с шезлонга и пошла по траве к тому месту, где был расстелен ее спальный мешок. Тетя и дядя немедленно отправят ее в Англию. В лучшем случае согласятся, чтобы она училась в Оксфорде, но у нее не будет воспоминаний о суровом величии Ганьсу, о поисках голубого луноцвета.
Джанетта разулась и посмотрела в ту сторону, где Закари Картрайт регулировал сушильный пресс. Он стоял к ней спиной, и она расстегнула ремень, быстро стянула бриджи, затем блузку.
Когда девушка уже забралась в спальный мешок, Закари вернулся к своему шезлонгу. Ей хотелось не сводить с него глаз, но воспоминание о том, как он расценил ее взгляд, брошенный на него в консульстве, было еще слишком свежо. Джанетта закрыла глаза и уже не видела, как Закари взял свой блокнот и долго внимательно рассматривал ее рисунки.
Несмотря на свое заявление, что хочет лечь спать пораньше, Закари Картрайт долго не мог уснуть. Никогда еще женщина не нарушала его душевного покоя, но после короткой встречи Серена Холлис не выходила у него из головы. Изящная, словно фарфоровая статуэтка, с красивым и безмятежным лицом мадонны. Было бы настоящим счастьем, если бы такая женщина ждала его возвращения из экспедиции.
Закари задумался о том, каковы его шансы. У него нет ни титула, ни состояния, однако его имя как ученого и ботаника широко известно. Даже король с ним дружен. И женщина, ставшая его женой, непременно будет принята при дворе Эдуарда VII. Через год-другой он станет профессором, а в течение десяти лет наверняка удостоится звания пэра. Так что не такой уж он неподходящий жених для Серены Холлис.
