– А я никак уснуть не могу, – пожаловалась она. – Вот уж не думала, а ведь и правда – принцесса на горошине. Но спать действительно жестко! Никогда до этого не ночевала в палатке, а тут… – Она опустилась на бревно рядом с Луизой. – А я вам вообще не очень мешаю?
Луиза ничего не ответила.
– Мы говорили о стереотипах, – дипломатично отозвался Френсис.
– В смысле?
– В смысле восприятия людей, природы ожиданий и удобства шаблонов.
– Шаблон – это абстракция. Абстракция – это то, чего нет. Вопрос: какой смысл в том, чего нет?
– ?Мы – общество интеллектуалов-полуночников, – усмехнулась Луиза.
– Ага, – подтвердила Джил. – Осталось только как-нибудь самоназваться и организовать сообщество в Интернете.
– Точно! У меня как раз есть один виртуальный знакомый – или правильнее сказать незнакомый? – который наверняка составил бы нам компанию.
– О, ты торчишь в чатах?
– Нет, иногда перекидываюсь сообщениями через интернет-пейджер, – призналась Луиза.
– Серьезно? – почему-то удивился Френсис.
– Вот это да! А ты пробовала виртуальный секс? – оживилась Джил.
– Джил!.. Мы же общество интеллектуалов, а не любителей «клубнички», – напомнила Луиза.
– Ну простите. Чуть не забыла. Вот такая я странная дочка профессора. К слову о шаблонах.
– Да уж, ты на кого угодно произведешь такой эффект неожиданности и разрыва шаблона, что у него волосы дыбом встанут! – подтвердила Луиза.
– И горжусь этим! А ты не знаешь, куда это на ночь глядя отправился Митчелл?
– А он куда-то отправился? – не поверила своим ушам Луиза. – Ночью? В джунгли?
Джил закивала.
Френсис переменился в лице.
– Что такое? – Эта перемена мимики понравилась Луизе еще меньше, чем слова Джил.
– Ничего, – веско сказал Френсис, но она ему не поверила.
– Будь добр, объяснись… – Джил тоже встревожилась.
– Куда он пошел?
Джил огляделась.
– Туда. – Она махнула рукой на северо-восток.
– Френсис… – В голосе Луизы прозвучала неподдельная угроза, как в тихом рычании зверя.
– Я уверен, что с ним все будет в порядке. Будите Тима и Брайана. Идем за Кристианом.
Джил помчалась исполнять поручение. Френсис широкими шагами направился к своей палатке. Луиза в несколько скачков догнала его и схватила за руку.
– Ну же?!
– Не сейчас, Луиза…
– Нет, сейчас. Что там? Провал? Геопатогенная зона? Инопланетяне? Портал? Черная дыра?
– Нет, леопарды, – делано будничным тоном отозвался Френсис. – Но с ним наверняка ничего не случится. Я уверен.
11Под ногами шелестела трава, кое-где лесная подстилка влажно почавкивала. Кристиан не делал тайны из своего присутствия в джунглях. Он же гулял, а не охотился.
Он злился. Злился яростно, бессильно, оттого особенно дико.
Он терял Луизу. Даже то немногое, что у него было. Он не мог приблизиться к ней, не мог исправить своих ошибок, ему мешало все – Френсис, она сама… Она больше не хочет быть с ним. Это ясно. И Кристиан, привыкший знать, что хотя бы один человек на земле его любит, пусть этот человек где-то далеко и он много месяцев не слышал его, этого человека, голоса… Кристиан терял одну из немногих опор своего холодного, как металлический каркас, мироздания.
Тьма стояла кромешная, а воздух был влажный, теплый, густой, напоенный сотнями запахов. Кристиан жалел, что его обоняние способно воспринять лишь немногие из них. И что его мир, мир интеллектуала-ученого, может, и шире, чем у лесного зверя, но наверняка бледнее.
Он не вполне понимал, чего ищет здесь, в нехоженом лесу, глубокой ночью. Но его влекло сюда с неодолимой силой, и он доверялся ей, впрочем, не без удовольствия. Вскоре нехитрый ритм шагов увлек его, и отодвинулись все мысли. Он никогда не позволял себе отдаться на волю инстинктов, а теперь нашел в этом простое и безусловное счастье.
Потом Кристиан побежал. Он позволял жестким листьям хлестать себя по лицу и голым рукам и в эйфории не чувствовал боли. Он – зверь. Сколько бы ни лгал себе – зверь. Его тело создано не для сидения за компьютером или книгой, не для медленного самоубийства алкоголем и сигаретным дымом, а для бега, прыжков, охоты…
Кристиан лихо перемахнул черед растущую почти параллельно земле пальму и захлебнулся то ли счастливым хохотом, то ли боевым кличем, то ли звериным рыком.
Он пробежал еще, потом перешел на шаг – легкий, пружинный. Меж ветвей сияла далекая, маленькая луна.
И тогда Кристиан почувствовал присутствие его .
Сначала это было только странное неудобство, волнение с тончайшим оттенком страха. Кристиан остановился. Кто-то притаился справа, и это хорошо, потому что если бы сзади…
Пугаться нельзя. Страх накатывал волнами и отпускал вновь, сменяясь ярчайшим ощущением азарта и чего-то еще, так же сильно будоражащего кровь, чему Кристиан не мог дать названия.
Кто?
Почему от его присутствия так сладостно заходится сердце?
Неужели это… смерть?
Кристиан нащупал на поясе фонарик. Еще несколько минут назад он и не вспоминал об этой безделице, изобретенной беспомощным человечеством, чтобы ориентироваться во тьме. В природе все проще: видишь в темноте – повезло, используй, охоться; не видишь – прячься и спи. Но человек, венец творения, не захотел мириться с этой справедливостью. Он взял к себе на службу огонь, он подчинил электричество. Он отказался быть зверем, но зверь в нем остался.
И Кристиан жаждал увидеть за деревьями – его , своего воплощенного зверя.
Весь мир рассыпался на тысячи осколков – запахов, бликов, шорохов. Не было больше книг, Интернета, конференций, не было тысяч лет цивилизации, люди еще не построили Лондиниум и не накопили знаний, чтобы кому-то их передавать в Оксфорде, не было даже Луизы. Был Кристиан, который не помнил своего имени, и тот , за деревьями.
Кристиан обратился к нему – даже не с беззвучной молитвой, просто потянулся сердцем… И вспыхнули два желтых огонька. Сердце забилось пойманной птицей в первобытном ужасе и нечеловеческом счастье.
И в лунном луче, пробившемся сквозь лесной полог, мелькнула текучая пятнистая спина.
Леопард подарил Кристиану один только взгляд, и Кристиану показалось, что он всю жизнь жил ради этого момента. Он будто понял что-то такое, чего даже его гениальный разум пока не в силах был охватить.
Кристиан опустился на землю и раскинул руки. Вокруг него дышала ночь, дышала жизнь. И он чувствовал себя частью этой жизни. Впервые он ощущал сопричастность и принадлежность к чему-то живому. Ко всему.
