…В командировке он, Генрих, собирает материал для своей новой статьи, но мысли только о ней, о незнакомке. Единственно, что отвлекает легкий флирт с сотрудницей в совместной командировке.
Вот, уже, как месяц он не выходил на сайт. По приезду домой, стремглав летит к компу, включает, выходит на сайт. Писем не было.
Наверно в командировке произошла переоценка ценностей и ему, как никогда, захотелось о ней знать всё, буквально до мельчайших подробностей. И пусть, их связь будет пока платоническая, в ее глазах с фото, он считывает порядочность, их диалог должен состояться искренним. Между ними есть невидимая тонкая нить, что держит в контакте, ощущается внутренняя потребность в общении, именно с этим человеком, которому хотелось бы открыться, на равных, принять откровение и от него. Интернет-связь душ, их откровений – слова, слова, оставившие себя в этом пространстве – единения душ и умов, что тревожат воображение.
Пусть, не столь близкое, но все, же знакомство произошло. И те минуты мимолетного счастья присутствовали. Каждая встреча, разговор о многом и не, о чем, вносили штрихи свиданий между мужчиной и женщиной.
Он и Ирина, словно были соседями, а о соседях хочется знать, значительно больше, нежели о ком либо. Где-то, как-то, Генрих ощутил, что его гложет под ложечкой, далеко не праздное любопытство, а родство душ. Там в командировке он успел себя истощить вне подпитки – добрых слов из теплых писем Ирины, он просто – напросто соскучился.
Движимый, просто проверить ее последний визит на сайте, Генрих выходит на страницу той, на бегущей строке написано: «Я болею».
Он неделю пребывает в душевных терзаниях.
Вновь выходит на сайт, смотрит Иринину страничку, раздел «Форум», читает переписку, находит, что один из ее друзей – частый гость на ее странице, что говорит об их близкой дружбе. Генрих не раздумывая, выходит на выделенного им, друга. Это Гоша. Генрих спрашивает у него о ней, об Ирине.
Тот говорит, что Ирина не с кем не хочет иметь серьезных отношений, поэтому написала, что в гражданском браке. Она лечится по-женски, что часто дает знать о себе – депрессией, подавленностью, нежеланием жить, так как считает, что никому не нужна.
Генрих спрашивает: где она? Гоша ему говорит, в какой клинике та находится. Он едет к ней в клинику.
На протяжении двух недель, он навещает Ирину. Понимая ее страх, поддерживает ту, становится близким другом. Она боится быть в тягость, пытается отравиться.
Он вовремя приходит, войдя к ней в палату, находит ее полумертвую, кричит. Вбежавшая медсестра вызывает врача. Ирину везут в реанимацию, ее спасают.
И только тогда, Генрих понимает, что любит ту. И что, именно она спасла его от одиночества. Он предлагает ей руку и сердце. Они договариваются о помолвке после выписки.
Казалось бы все хорошо. Ее выписали. Она дома готовится к помолвке, и он опаздывает на поезд.
И вновь дурацкий страх. Он боится, что это знак судьбы. Что свыше противостоят их союзу. Он не находит ничего лучшего, как порвать со всем в его жизни, прежде всего он, увольняется с работы, переезжает в Питер. В новой рутине, он теряет Ирину из виду, живя своей новой жизнью. Он теперь поглощён работой в редакции нового глянцевого журнала…
Часть четвертая. Спасение от нелюбви
…Вот он, Генрих стал вольной птицей. Опять его судьба испытывает на страх. Он сидит ночью на перроне, ждет поезд «Москва – Санкт – Петербург». Он пока еще не понимает своего присутствия здесь, на вокзальном перроне, но кажется, что это – новый поворот в его жизни. Он готов к новому. Его ошеломляет скопление людей в одночасье, что по мановению волшебной палочки вмиг рассасываются с мест, заполняют поезда.
Вот и сейчас. Все стоящие на перроне услышав стук колес несущего поезда, в одно мгновение рванули рывком вперед, но это был фальшстарт. Скорый поезд, как стрела пронесся мимо на большой скорости. Так, что стоящие в нетерпении пассажиры не ощутили разочарования.
Наконец к станции стали подавать поезд «Москва – Санкт – Петербург», люди разгруппировались по перрону, стояли готовые первыми ворваться в свои вагоны. Генрих с иронией подметил, что это даже забавляет, но решив не делать из посадки в поезд очередного соц. шоу, продолжил наблюдение.
В конце концов, всегда успеет сесть в поезд. Пока он еще не грустит, не впадает в панику, ведь по перрону снуют пассажиры и их провожатые. Лица, лица, лица…
А это значит, что в данный момент он не одинок.
Ну вот, в поезд сели все, кто хотел уехать. Встав, Генрих поспешил к своему вагону. Проводница пожилая женщина, посмотрев на него с укором сказала: «Да что, ж ты, милок, до последнего тянул время, не дай Бог, не поспел бы. Бегать за поездом запрещается, споткнешься, да под колеса на рельсы ляжешь плашмя. А, я б тогда по всем кварталам без премии осталась бы. По всем макушкам прошлись бы из-за такого, как ты».
Он, поднявшись, молча последовал в вагон.
Проводница проводила его своим цепким взглядом, буркнула: «Ходют здесь всякие, а ты за ними дверь закрывай». Она захлопнула за ним дверь. Встала на площадку в тамбуре, посмотрела в сторону семафора, начала размахивать сигнальным флажком. Поезд трогаясь, стал набирать скорость. Москва удалялась километр за километром. Впереди. Санкт– Петербург.
Генрих, войдя в купе, наскоро устроился на нижней полке. Осмотревшись, он увидел молодую женщину, что была занята снятием макияжа, неловко вертевшуюся перед маленьким зеркальцем, кажется, ее не смущало присутствие мужчин в купе, тем более среди них она таковых не заметила. Генрих в ее понятии «верный муж», так как, даже взглядом не одарил ни разу, а второй, так вообще алкаш. Купе просто было «хим. зоной», так разило перегаром от соседа, что хоть одевай противогаз.
Генрих расположился на полке, отвернувшись, попытался уснуть. Он ворочался с бока на бок, не мог сосредоточиться ни на одной мысли, они словно ждала глубокой ночи, чтобы измучить его неопределенностью. Ему опять стало страшно. Одиночество сдавливало, нагнетало страх, в этом помогала ночь, стук колес по рельсам, отблеск света прожекторов, мешали уйти от действительности. Сон не шел.
Он не мог понять, почему его так возлюбило одиночество, почему все попытки наладить отношения с женщиной, сводилось к столь банальному бегству, словно его кто-то, что-то отваживало от них, без каких– либо объяснений гнало от них прочь. Кажется, что это настоящий рок, проживать жизнь без взаимности. Может этот крест ему дан, чтобы осознать любовь, сказав как нравоучение, что то что он пережил к женщинам, всего-то мужская меланхолия, не более того. Возможно, она, любовь, все, же еще будет в его жизни. На этой мысли Генрих заснул.
