Швырнув ключи парковщику автомобилей, она вошла через главный вход в «Барниз» и направилась к лифту — подняться на второй этаж, где находилась секция женской одежды. В последнюю секунду в лифт к ней успели втиснуться две молоденькие дамочки с Беверли-Хиллз — безмятежные и веселые белокурые жены адвокатов, задействованных в шоу-бизнесе. «А чем еще им заниматься, как не бегать по магазинам?» — с презрением подумала Конни. Но с другой стороны, кто она такая, чтобы осуждать их?..
Лифт медленно пополз вверх и вдруг остановился.
— О Господи! — сказала блондинка номер один. — Что-то случилось?
— Не волнуйся, — заметила блондинка номер два. — Если что-то произойдет, мы всегда сможем подать на них в суд.
Конни в своих темных очках не произносила ни слова, боясь, что ее узнают. Затем из микрофона в контрольной панели лифта послышался голос:
— Прошу соблюдать спокойствие. Наш лифт приводится в действие таймером, который случайно отключился. Мы поднимем вас на второй этаж буквально через две минуты.
— Ну вот тебе прекрасный повод засудить их! — хихикнула блондинка номер один.
Вторая блондинка заправила выбившиеся пряди за уши и с трудом подавила зевок.
— Послушай-ка, а ты читала на днях про Конни Траватано?
— Хочешь сказать, о том, что она отказалась выступать перед президентом?
— Ну да. Стойкая оказалась дамочка.
— Да нет, говорят, она больна.
— А Арти считает, что все это вранье. Что будто бы она просто струхнула. Она давно не пела на публике и испугалась, что у нее просто ничего не получится.
Конни залилась краской и уставилась в пол.
— Вообще-то она мне никогда особенно не нравилась, — сказала первая блондинка.
— Да уж!.. До той же Стрейзанд ей ой как далеко! — согласилась вторая.
— И до Дайаны Росс, и до Лайзы Миннелли. Вот они настоящие певицы!
Конни покосилась на болтушек. Ее так и распирало от ненависти к этим идиоткам.
— И потом, — сказала блондинка номер два, — в кино она мне тоже никогда не нравилась. Как там называется эта картина? «Лазанья и рубины»?
— Да нет. «Помидоры и алмазы».
— Ну, почти одно и то же.
— Да, насчет кино я с тобой полностью согласна. Да кто поверит, что такой мужчина, как Энди Гарсиа, станет трахать эту старую кошелку?..
«Пусть ваши сердца выклюют грифы, а дикие макаки сожрут все внутренности», — подумала Конни.
— Я вообще была в шоке, узнав, что ее выдвинули на «Оскара», — заметила блондинка номер один. — Если у них, в Голливуде, котируется даже такая игра, то уж Микки Рурк мог бы получить целую кучу премий.
— Ты же знаешь, что это за город, — брезгливо сморщив носик, сказала вторая блондинка. — Стоит поошиваться тут подольше — и тебя начинают принимать всерьез. Ну, как это было с Пиа Задора.
Лифт дернулся и медленно пополз вверх. Перед тем как двери открылись, блондинка номер один обернулась ко второй.
— Я вот что тебе скажу, — бросила она. — Шансов получить «Оскара» у Конни Траватано не больше, чем у Ланы Тернер.
— Но Лана Тернер умерла.
— Вот именно!
И дамочки выплыли из лифта, оставив дрожавшую от ярости и негодования Конни в одиночестве. Она стала предметом для насмешек, притчей во языцех у каких-то ничтожных тварей! И все это только из-за отказа петь перед президентом. Возможно, и в других местах — кафе, ресторанах, салонах-парикмахерских — люди так же перемывают ей косточки. Разводят сплетни о ее карьере, насмехаются над желанием получить «Оскара». И она ощутила себя совершенно беспомощной и растерянной.
Словно в тумане Конни подошла к прилавку с кожаными аксессуарами. Продавца видно не было, и она сама начала изучать выставленные там товары. Сверху, на стекле, выстроился целый ряд сумочек от Шанель. Обычно Конни удавалось противостоять искушению делать такие дорогие покупки, но эти сумочки показались ей столь изысканными и красивыми, и ей так хотелось поднять себе настроение. Она взялась за ценник и повернула его к себе.
Триста долларов! Нет, это просто хамство! Пять лет назад в Нью-Йорке она заплатила за почти такую же сумочку от Шанель на сотню меньше и ходит с ней до сих пор. Владельцы «Барниз» просто обнаглели! Грабеж средь бела дня… И магазин у них противный — точь-в-точь как те покупательницы. Наглые, беззастенчивые, пустые дешевки, строящие из себя бог знает кого!..
Ну ничего, скоро она им всем покажет, этим мерзавцам! Схватив первую попавшуюся сумочку, Конни заметила, что на ней отсутствует защитный ярлык. Молниеносным рывком Конни спрятала изделие от Шанель в большую сумку для покупок.
А потом подняла глаза и обнаружила, что на нее смотрит высокий и красивый светловолосый молодой человек. На секунду Конни просто окаменела от ужаса, затем взяла себя в руки. Она знала, что делать в таких случаях. Тем же способом и прежде воровала она в магазинах разные вещицы и всегда выходила сухой из воды, если кто-то застигал ее на месте преступления.
Подняв руку, она сорвала с головы светлый парик, затем сняла очки. А потом одарила молодого человека самой ослепительной из своих улыбок.
— Как поживаете? — спросила она голоском прохладным и свежим, точно чай со льдом в жаркий августовский день.
— Вы… вы ведь Конни Траватано, верно? — пробормотал он.
— Спасибо за то, что помните, — сказала Конни, схватила на секунду его руку и зашагала к лифту. Последнее, что она видела, когда закрывались двери, это глуповатую улыбку на лице светловолосого парня.
«Каждый раз срабатывает!» — с торжеством подумала она. Они теряются при виде звезды и не в состоянии правильно оценить ситуацию. О, если б этот молодой человек знал, через что ей довелось пройти, если б только слышал, как две молодые сучки разбирали ее по косточкам в лифте! Тогда он, возможно, сам помог бы ей украсть эту сумочку. После каждой удавшейся кражи Конни всегда ощущала необыкновенный подъем настроения.
Она стояла и ждала, пока парковщик подгонит ее автомобиль, как вдруг почувствовала, что на плечо ей легла чья-то рука.
— Мисс Траватано? — Все тот же молодой блондин.
— Хотите автограф? — небрежно осведомилась она. Нет, от него вряд ли можно ждать неприятностей.
— Я здесь не за этим.
— Мой автограф — он, знаете ли, денег стоит. Я кому попало их не раздаю.
— Боюсь, вы присвоили то, что вам не принадлежит, — сказал мужчина.
— Послушайте, — прошипела Конни, и глаза ее злобно сузились и превратились в две щелочки, — вы все равно ничего не сможете доказать. Все это одни лишь слова. А мое слово — оно, знаете ли, в этом городе многое значит.
