Об этом Эрнесто мечтал постоянно. И старался разжечь похоть у других; на какое-то мгновение все лицо его источало сладострастие.
Виржилио вернулся в здание вокзала.
– Не хотите ли взглянуть на рельсы, до того как поезд прибудет?
Ему стало как-то неловко от собственной настойчивости, к тому же он чувствовал на себе взгляд Нарсисо.
– Как услышите свисток паровоза перед поворотом, дайте мне знать.
Усевшись на стул, где перед этим сидела Себастьяна, Полидоро почувствовал тепло, оставшееся от ее пышного, необъятного зада. Это ощущение приятно отдалось у него между ног. Он с содроганием подумал о том мгновении, когда овладеет Каэтаной. Быстролетный образ одурманил его.
С платформы вернулся Эрнесто.
– Поезд, если не опоздает, прибудет через три минуты. Поторопись, Полидоро. Не то я обниму Каэтану раньше тебя, – сказал он, подзадоривая друга.
Лицо Полидоро приняло вдруг страдальческое выражение.
– Ну не свинство ли, если этот проклятый зуб разболится именно сейчас?
Пока обсуждали эту проблему, занервничал Виржилио.
– Я чую запах угольной гари, значит, поезд подходит к повороту. Спорю с кем угодно, что Каэтана появится в желтом, это ее любимый цвет.
Вся эта беготня волновала Полидоро, да еще на платформе кто-то хлопал в ладоши. Он боялся, что жизнь так и пройдет стороной из-за того, что он не захотел видеть, как Каэтана ступит на ту землю, где когда-то была счастливой.
По лбу его струился пот. Эрнесто подумал – жар. Однако фазендейро, не желая сострадания, громким голосом провозгласил:
– Женщины – неблагодарные созданья.
Своей любви Полидоро не стыдился. Она горела в его сердце и на лице одновременно. Эрнесто, видя друга в таком состоянии, опасался, как бы эта любовь не обернулась холодным и мрачным застенком. Ему было жаль и фазендейро, и себя, и тех надежд на счастье, которые оба питали.
– Поезд подошел к повороту. Слышишь? – сказал он.
Полидоро собрал все силы, заставил себя улыбнуться. В эти минуты ему хотелось вдруг помолодеть.
– Я не слышу, но сердце мое слышит. Оно видит Каэтану в последнем вагоне, она высунулась в окно, жаждет узнать каждое дерево, каждую крышу в Триндаде. И меня тоже, но я буду стоять на платформе позади всех, за толпой, машущей платками и руками. А верно, что я за эти двадцать лет не изменился?
Мольба эта, обращенная к Эрнесто, предназначалась Каэтане, которая была еще далеко. Полидоро не нужна была правда, от Эрнесто он ждал милосердной лжи. Прикрывшись какой-нибудь выдумкой, он наберется храбрости и выйдет на платформу вместе с остальными.
Тишину погожего дня прорезал свисток локомотива на повороте. Эрнесто положил руку на плечо Полидоро.
– Почему так получается, что прогресс в Бразилии всегда лишает нас какой-нибудь традиции, составляющей часть нашей души? Например, куда подевались поезда? Как нам теперь проследить их путь на северо-восток или юг, если тут и там повыдирали рельсы, точно гнилые зубы? – сказал Полидоро, пытаясь заполнить брешь между страхом и надеждой.
Эрнесто, ярый приверженец прогресса, прокладывавший просеки в лесах, оживился.
– Для Бразилии с ее пространствами остаются лишь автомобиль, автобус да самолет. Этот чертов Андреацца срывает рельсы со шпал собственными руками. Для этого Бог и сотворил его здоровым как бык.
Выйдя на платформу, Полидоро стал рядом с Виржилио, который высматривал в окнах подходившего поезда какое-нибудь знакомое лицо.
– Интересно, машинистом все тот же Педро, который привозил мне книги и журналы из Рио-де-Жанейро? – сказал Виржилио, морщась от дыма и копоти.
Ветром, поднятым движением поезда, качнуло дощечку с выжженным на ней словом «ТРИНДАДЕ». Пассажиры, удивленные обилием встречающих, махали из окон в надежде встретить кого-нибудь из друзей, разбросанных по маленьким городкам страны.
– Глядите-ка, вон Каэтана! – завопила Диана, нарушив предписание Джоконды держаться скромно и тихо.
– Да где? Я не вижу! – И Пальмира, разволновавшись, нарушила строй шеренги, а за ней последовали Диана и Себастьяна. Джоконда пыталась удержать Пальмиру, ухватив ее за подол, вернуть в строй.
Себастьяна, не владевшая собой от волнения, хотела найти поддержку у Виржилио. Но тот не пожелал занимать руки, чтобы иметь возможность обнять Каэтану, а перед этим устроить ей овацию, как только она ступит на платформу, точно на подмостки театра, и поэтому весьма непочтительно отмахнулся от Себастьяны.
Эрнесто не видел Каэтаны среди пассажиров.
– Где же она? – спросил он у Виржилио.
– Мне ее не разглядеть, я же постарше вас.
И Виржилио поспешно отошел: еще и Эрнесто хочет перехватить причитающиеся ему объятия Каэтаны.
Себастьяна отыскала Джоконду в толпе сошедших на платформу пассажиров.
– А ведь торт мы так и оставили в зале ожидания? Кто его караулит?
К ужасу Себастьяны, и Джоконда не пожелала составить ей компанию.
– Оставь меня в покое, разбирайся сама, – заявила она и отошла. Но тут же, в порядке примирения, сказала: – Почему все эти люди вышли на платформу, если им надо ехать дальше?
А пассажиры вышли в надежде купить какие-нибудь сладости или газеты, чтобы убить время в пути.
– Где мы? – спросил один из пассажиров. Полидоро не удостоил его ответом.
– Что за дерьмовый городишко? – сердито продолжал тот.
Полидоро ждал встречи с Каэтаной, и ему казалось, что шум толпы на платформе указывает ему место, где сошла актриса. Диана, влекомая той же мыслью, прошла мимо фазендейро и врезалась в толпу. Ее тревога возросла, когда послышался свисток паровоза, извещавший об отправлении, и пассажиры бросились к своим вагонам.
– Да вон Каэтана! – закричала Джоконда и побежала к женщине, стоявшей в глубине платформы.
Актриса, однако, не трогалась с места и не раскрывала объятий. Джоконду это не смутило. Каждый шаг приближал ее к Каэтане, и это определяло цель ее жизни. Видела она все хуже, пот и слезы застилали глаза. Она едва не столкнулась с грузной женщиной, которая чуть не опрокинула ее. Хотя все внимание Джоконды сосредоточилось на фигуре Каэтаны, она разглядела впереди Диану – эта зазнавшаяся шлюха, эгоистка несчастная, хотела сама пожать все лавры.
Виржилио не отказывался от соревнования: обогнал Джоконду, за ним следом бежала Себастьяна, чуть ли не наступавшая ему на пятки.
– Отвяжись от меня, Себастьяна, я тебе не сват и не брат! – прокричал он, желая, чтобы она убралась восвояси, тем более теперь, когда тень Каэтаны, едва различимая под навесом, где не было фонаря, маячила перед ним. – Каэтана, Каэтана! – волновался Виржилио.
Актриса меж тем колебалась, то ли ей остаться в Триндаде, то ли внять крикам пассажиров и машинисту, который уже тронул поезд и махал ей рукой. Но как только поезд набрал ход, эта женщина с неожиданной ловкостью вспрыгнула на площадку последнего вагона. И когда оттуда помахала стоявшим на платформе в тоске и печали, знакомой тем, кто испытал скуку захолустных городков, все удостоверились, что это не Каэтана.
