Диана набросилась на нее.
– Ты, видно, забыла, что в Триндаде весна ничем не отличается от лета? И январский бриз точно такой же, как июльский, возвещающий начало зимы?
Джоконда посмотрела на часы.
– Нам пора идти. Посуду помоем, когда вернемся.
Вокзал был далеко от центра города и от дома Джоконды. По счастью, в своем квартале они никого не встретили. Облупившееся здание вокзала говорило о запустении. Внутри находился начальник полиции Нарсисо, которому было поручено следить за порядком, он то и дело поглядывал на карманные часы, подвешенные к поясу брюк. Он никогда не терял надежды, что в любой день и час может прийти телеграмма, извещающая его о переводе в какой-нибудь из пригородов Рио-де-Жанейро.
По стуку в дверь Нарсисо понял, что пожаловала женщина. Стучали робко, нерешительно. Он с трудом открыл дверь, так как петли заржавели. Увидев целую процессию, в страхе отступил. Дневная жара туманила ему глаза.
– Зачем вы здесь? – Он сурово оглядел Диану, Пальмиру и Себастьяну. – Мне приказано пропустить только Джоконду. – Тут в его голосе появились галантные интонации. – Это потому, что она держится как королева.
Джоконда невольно пожала плечами. Она чувствовала себя усталой. Встала в шесть утра. И от дома к вокзалу они шли окольным путем, чтобы не возбуждать подозрений.
– В Бразилии нет королев, сеньор начальник. А рыцарей и подавно. – И Джоконда решительным жестом потребовала, чтобы начальник полиции пропустил и ее, и Три Грации.
– Минуточку, – сказал тот, пытаясь не пустить проституток.
Джоконда удержала его руку.
– Теперь уже поздно, Нарсисо. – И выдавила из себя улыбку. – Мы на одном корабле, и судьба у нас одна на всех.
Белый тюрбан скрывал курчавые волосы, отчего она казалась старше; бросался в глаза и контраст со смуглой кожей. Нарсисо никогда не умел скрывать секреты, в частности свою зависимость от Полидоро, и теперь счел благоразумным уступить.
Тогда Джоконда, поверив его словам, хоть иногда он безбожно врал, вошла, гордо выпрямившись, а Три Грации гуськом последовали за ней. От стен, покрытых фиолетовыми пятнами, исходил запах мочи и плесени; сырость добралась до потолка. Нарсисо с сержантом пытались ранним утром, при свете свечей, не поднимая шума, навести хоть какой-то порядок: очистили зал от дохлых крыс, паутины, подмели пол, но вокзал все равно оставался жалким и заброшенным.
Женщины следовали за Джокондой в суровом молчании, все их внимание было устремлено на торт, который несла теперь Пальмира; они менялись через каждые десять минут, освободив Джоконду от этой работы, так как она не участвовала в приготовлении торта. Зато она прижимала к груди только что срезанный букет магнолий; руки заняты – и слава Богу, не надо будет ни с кем здороваться за руку.
Женщины были одеты скромно, если не считать заколок с фальшивыми бриллиантами, но Полидоро содрогнулся, увидев проституток, пытавшихся принять облик порядочных женщин. Уверенный, что в этой экстравагантной выходке повинна Джоконда, собрался было напуститься на нее, бросив учителю:
– Подойду к ним!
Виржилио не стал удерживать его: незачем удерживать Полидоро силой, раз уж он решил прогнать проституток обратно в пансион. Он не будет свидетелем публичного унижения этих женщин – ведь каждый понедельник он пил с ними чай, не говоря уже о том, что залезал в постель каждой из трех. Себастьяна же не только дарила ему себя, но еще и проявляла при этом завидное терпение.
Подойдя к Джоконде, Полидоро старался говорить тише: не хотел, чтобы раскаты его голоса под сводами вокзала выдали его присутствие здесь. Всякое проявление жизни в этом здании получает трехкратное усиление.
– Как я вижу, ты со свитой, не хватает только оркестра. Могу я узнать, куда ты ведешь этих баб?
Джоконда поправила тюрбан: сооружение могло развалиться в любую минуту. Полидоро казался ей далекой тенью на горизонте, за пределами вокзала. Этот человек готов попрать собственную гордость, лишь бы Каэтана обосновалась на шестом этаже «Паласа». Он вручил бы ей даже ключи от города. У Каэтаны были завораживающие глаза евро-азиатки, в гневе они расширялись, зато в любую минуту она могла одарить подругу любым подарком, от шпильки до флакончика духов собственного изготовления. Такими подарками она умиротворяла Трех Граций, чтобы те не давали волю сердцу. Этот орган, говорила Каэтана, подвержен бурям, и его надо остерегаться. Однако в противоположность тому, что говорили страдающие сердечным недугом, сердце более тесно связано со смертью, чем с жизнью как таковой.
– Ты слыхала про дона Хосе? Это человек, который во имя любви посчитал себя судьей и владыкой Кармен и ударил ее ножом. Любовники вообще ужасные собственники: овладев чужим телом, не терпят соперников. Не забудь, Джоконда, кто слишком любит, тот совершает ошибку. «Ну, приведи хоть один пример из оперы или литературы, чтобы кто-то любил правильно, в меру», – говорила Каэтана накануне своего бегства из Триндаде.
Задумчивость Джоконды была принята за неуважение. Полидоро не мог позволить, чтобы шлюха оказывала ему непочтение на людях.
– Так ты не только проститутка, но еще и глухая? Три Грации дружно встали на защиту Джоконды. Себастьяна, державшая торт, подняла его перед самым носом Полидоро.
– Ладно, хватит, – сказал Полидоро, опасаясь, как бы торт не упал на землю, и помог Себастьяне, – не то все испортите.
Себастьяна, настроенная по-боевому, не поняла его намерений и крикнула:
– Испортите день рождения Каэтаны! Она вам этого не простит.
Несправедливо обиженный Полидоро отступил. Попробовал разъяснить недоразумение: у него и в мыслях не было причинять зло подругам, которых давно знал, имел возможность наблюдать, как лица их темнеют и морщатся от палящего солнца и прожитых лет. Джоконда была не в состоянии слушать его и решила искать защиты у представителя власти.
– Нарсисо, будьте свидетелем. Для чего же, в конце концов, полиция? Если надо, найму и адвоката. Думаете, проститутку и защитить некому? – И выпятила грудь, точно горлица.
Полидоро извинился. Он, конечно, сказал гневные и обидные слова, но убивать никого не собирался. Зачем же теперь стрелять в него отравленными стрелами?
– Значит, я больше не гожусь вам в друзья? И не могу в декабре послать какое-нибудь жаркое к праздничному столу? Или в июле доброй кашасы, чтоб было чем согреться? – От волнения голос у него сел, так что подошедший Виржилио его не слышал.
– Что вы там затеваете втихомолку? – спросил Виржилио. – Я тоже вхожу в делегацию, придающую блеск празднику! Если бы не я, любовь Полидоро и Каэтаны осталась бы заурядной историей. Вспомните Ромео и Джульетту. Если бы не Шекспир, эти юные влюбленные не включались бы так часто в бразильское меню в виде излюбленного сладкого блюда. А кто из нас откажется от компота из гуаявы[16] с сыром?
