Сознание возвращается урывками, но я упрямо цепляюсь за хвост проносящейся мысли и все-таки вспоминаю о визите Анжелики в «Кабриолет». Дальше становится чуть проще. По кусочкам восстанавливаю дорогу к жилому комплексу и даже частями воспроизвожу состоявшийся разговор. Правда, никак не объясняющий, чем закончилась наша беседа и где сейчас носит Калугину.
«Да не могло ж меня так от одного шампанского размазать?!»
Привыкший к куда более высокоградусному алкоголю организм согласно урчит, сигнализируя о недостатке еды в многострадальном желудке, и я осторожно по стеночке ползу в кухню. Во-первых, потому что мой вестибулярный аппарат еще не готов к бравым подвигам, а, во-вторых, потому что риск напороться на осколки стекла велик. И вряд ли поездка в больницу, чтобы наложить швы – предел мечтаний в это полное странностей утро.
Впрочем, разгребать бедлам в Калугинской обители зла, который мы с Анжеликой, наверное, сами и устроили, мне тоже не улыбается. Кухня встречает разбитыми бутылками, расколотыми на несколько частей тарелками, фонтаном засохших темно-бордовых брызг на молочно-белом ковре и сиротливо ютящимися останками салата на дорогом кожаном кресле из Италии.
«Твою мать!»
И пока до меня очень медленно доходит весь масштаб случившегося Апокалипсиса, взгляд утыкается в знакомую сумочку, брошенную на кухонном столе. С перепуга я воздаю хвалу египетским и всем языческим богам и, демонстрируя чудеса баланса и равновесия, преодолеваю полосу препятствий на полу. В клатче находится и маленькая записная книжка, и самое необходимое из косметики, и талон о записи к врачу на следующей неделе, только так нужный сейчас телефон как сквозь землю провалился.
С грустным вздохом я вскарабкиваюсь на высокий барный стул и обнимаю себя за плечи, когда входная дверь с грохотом врезается в стену. Надежда на возвращение хозяйки квартиры тает одновременно с появлением на пороге кухни темноволосого мужчины примерно сорока лет.
– Истомина Елизавета Андреевна? – затянутые в форму парни, маячащие у него за спиной, только усугубляют дурное предчувствие, и я судорожно сглатываю. Похоже, неприятности только начинаются.
– Да, – мой голос скрипит, как будто я болею ангиной, и я откашливаюсь, мечтая провалиться сквозь землю. Потому что агатово-черные глаза сотрудника правоохранительных органов слишком внимательно изучают мою скромную персону, отчего становится совсем уж не по себе.
– Кем вам приходится Калугина Анжелика Юрьевна? – пока что никто меня ни в чем не обвиняет, но интуиция орет благим матом, сигнализируя о том, что мои дела плохи.
– Просто знакомая, – я неуклюже поджимаю пальцы ног, выдерживая чужой тяжелый взгляд, и передергиваю плечами. – Я надеюсь, законом не запрещено водить дружбу с семьей главы администрации?
– Нет, конечно, – как-то нехорошо усмехается уголком пухлых губ темноволосый и предельно вежливо интересуется: – и где сейчас ваша просто знакомая?
– Я… не знаю, – признание из моих уст звучит жалко и неубедительно, а куча битого стекла на полу явно не добавляет мне очков в глазах мужчины и женщины, застывших в проеме. Громким шепотом обсуждающих назревающий скандал и косящихся на меня так, словно я подхватила, по меньшей мере, чуму.
Внутренности скручивает тугим узлом, а холодок бежит вдоль позвоночника, когда сквозь вату до моего сознания доносятся популярные в детективных сериалах слова, вроде «понятых», «осмотра места происшествия» и «задержания по подозрению в убийстве». Я отчаянно мотаю головой, не желая свыкаться с неприглядной действительностью и не сразу замечаю протянутую мне корочку.
– Елизавета Андреевна, я могу надеяться на сотрудничество? – получив мой утвердительный кивок, майор Трофимов Николай Сергеевич несколько расслабляется и уже не сканирует меня своими черными глазами-бусинами. Он поправляет воротник форменного кителя и, сверившись с какой-то бумажкой, доверительно шепчет: – к нам поступил сигнал, и мы не можем не проверить сообщение о совершенном преступлении. Вы, действительно, не знаете, где сейчас может находиться Анжелика Юрьевна?
– К сожалению, нет, – беспомощно развожу руками и стараюсь казаться максимально открытой и искренней, умалчивая о том, что ничего не помню о вчерашнем вечере.
Могла я в порыве ревности прирезать Калугину, спрятать где-нибудь труп и после этого спокойно отключиться у нее на кровати? Зная мой взрывоопасный нрав, вполне. Чисто теоретически. А вот практически, учитывая, что меня наверняка бы заметили соседи или консьерж, а происходящее бы записали многочисленные камеры на выходе из подъезда – вряд ли.
– Елизавета Андреевна, боюсь, что буду вынужден попросить вас поехать в отделение до выяснения некоторых обстоятельств, – я все еще мечтаю проснуться и убедиться, что все это дурной сон, но маячащий перед носом майор, к моему огромному разочарованию, никуда не хочет исчезать. Напротив, он наверняка хочет раскрыть дело, поймать преступника и повесить себе еще одну звездочку на погоны. – Вы, конечно, можете отказаться…
– Но это будет расценено, как попытка помешать следствию?
Вместо ответа я получаю указание переодеться и послушно иду в спальню за сотрудницей, которую вызвал Трофимов. Девушке вряд ли больше двадцати пяти – двадцати шести лет, а еще, судя по сжатым в тонкую линию губам, ей совсем не нравится порученное задание.
– Тяжелый день? – хмыкаю я, брезгливо расстегивая блузку и стараясь не вляпаться в потеки, которые на поверку могут оказаться засохшей кровью. Ныряю в свободную серую толстовку, любезно протянутую мне, и неожиданно нахожу участие в красивых светло-зеленых глазах, умело очерченных угольно-черной подводкой.
– Ты имеешь право не свидетельствовать против себя, поняла? Что бы ни случилось, ничего не говори следователю и ни в чем не признавайся, – бормочет девчонка одними губами и порывается еще что-то добавить, но не успевает. Потому что из-за двери доносится нетерпеливое громогласное «Смолкина, какого хрена вы там копаетесь?!».
Глава 28
Лиза
Страх овладевает нами в тот
момент, когда мы поддаемся ему.
(с) к/ф «Секретные материалы».
Недалеко от подъезда припаркован новенький «Уаз Патриот», поблескивающий краской только с завода. Наглядно иллюстрирующий, что новость о пополнении полицейского автопарка вовсе не фейк, как подумали мы с Ванькой. Так что в отделение я еду почти как королева – с повышенным комфортом для той, кого, возможно, подозревают в убийстве.
Но пока никаких обвинений не прозвучало, и доблестные сотрудники всем своим поведением демонстрируют, что они больше не те менты из девяностых и президентская реформа прошла вполне успешно. Никто не пытается хамить или защелкивать на запястьях наручники, и мне должно быть спокойно рядом с блюстителями порядка.
Но мне не спокойно. Под ложечкой неприятно сосет, и хочется выпрыгнуть из автомобиля на ближайшем светофоре. И я бы, скорее всего, так и сделала, если бы с левой стороны от меня не сидела хмурая Смолкина, а справа на полсиденья не развалился дымящий «айкос» Трофимов.
Дорогу я не запоминаю, тупо пялясь в одну точку перед собой, и пару раз порываюсь залезть в сумку, но ее изъяли вместе с нехитрым содержимым и упаковали в прозрачный пакет. Та же участь постигла и всю мою одежду, и постельное белье, а вот телефон в квартире Калугиной так и не нашли, усложнив до максимума задачу связаться с Сашкой и сообщить ему, что здесь вообще происходит.
В тишине выгружаемся перед серым двухэтажным зданием и так же молча проходим мимо дежурных. Смолкина исчезает в одном из многочисленных кабинетов сразу за поворотом, мы же с майором идем до самого конца длинного узкого коридора. Николай Сергеевич открывает щербатую деревянную дверь, пропуская меня вперед, и источает участие и дружелюбие, но я не обманываюсь и внутренне готовлюсь к любому повороту событий.
