тринадцатого года. Метаанализ. «Кожные маркеры фотоповреждений и риска базальноклеточной карциномы кожи». Напечатано в журнале «Эпидемиология, биомаркеры и профилактика рака».
Джереми победно вскинул кулак.
— Оливия, ты слушаешь?
Не-а. Она не слушала. Главным образом она пыталась отключить свой мозг, а заодно и глаза. Выкинуть из головы своего фейкового парня, прогнать внезапное теплое томление в животе. Ей просто хотелось оказаться где-нибудь в другом месте. Временно ослепнуть и оглохнуть.
— Вот послушай: «Солнечные лентиго имеют слабую, но выраженную связь с базальноклеточной карциномой, коэффициент вероятности возникновения которой составляет полтора процента». Так, мне это не нравится. Джереми, подержи телефон. Я дам Оливии еще солнцезащитного крема. Вот тут SPF пятьдесят, видимо, это то, что нужно.
Оливия оторвала взгляд от груди Адама, которая теперь находилась пугающе близко, повернулась к Ань и слегка попятилась.
— Подожди. Я уже немного намазала.
— Ол, ты же знаешь, что говорят исследования, — сказала Ань тем увещевающим материнским тоном, к которому прибегала всякий раз, когда Оливия признавалась в очередной оплошности: например, что за овощи в ее рационе отвечает картошка фри или что она стирает вместе цветные и белые вещи.
— Не знаю, и ты не знаешь, ты прочитала всего одну строчку из одного резюме, и теперь…
Ань снова схватила Оливию за руку и выдавила ей на ладонь примерно пол-литра лосьона. Его было так много, что Оливии пришлось подставить вторую руку, чтобы он не стек на землю. Она стояла там, как идиотка, сложив руки ковшиком, словно нищая, наполовину утонув в чертовом креме от загара.
— Вот, — Ань радостно улыбнулась. — Теперь ты сможешь защитить себя от базалиомы. Честно говоря, это даже звучит ужасно.
— Я… — Оливия закрыла бы лицо руками, если могла бы это сделать. — Я ненавижу крем от загара. Он липкий, и после него я пахну, как пина-колада, и… его тут слишком много.
— Просто намажь столько, сколько впитает твоя кожа. Особенно там, где веснушки. Остальным можно поделиться с кем-нибудь.
— Ладно, Ань, тогда возьми немного. И ты тоже, Джереми. Ради всего святого, ты же рыжий.
— Рыжий, но без веснушек. — Он гордо улыбнулся, как будто собственными руками собрал свой генотип. — И я уже обмазался им дальше некуда. Спасибо, детка. — Он наклонился, чтобы чмокнуть Ань в щеку, и это едва не вылилось в поцелуй взасос.
Оливия постаралась сдержать тяжелый вздох.
— Ребята, куда мне это девать?
— Просто найди кого-нибудь еще. Куда делся Малькольм?
Джереми фыркнул.
— Вон он, там. С Джудом.
— С Джудом? — Ань нахмурилась.
— Ага, нейро пятого года обучения.
— С медицинского? Они встречаются или…
— Ребята. — Оливии потребовалось все ее терпение, чтобы не заорать. — Я пошевелиться не могу. Решите уже как-нибудь эту проблему, которую сами создали.
— Боже, Ол. — Ань закатила глаза. — Ты так любишь драматизировать. Погоди…
Она помахала кому-то за спиной у Оливии и почти прокричала:
— Эй, доктор Карлсен! Вы намазались кремом от солнца?
За одну микросекунду мозг Оливии воспламенился… а затем рассыпался кучкой пепла. Вот так просто сто миллиардов нейронов, тысяча миллиардов глиальных клеток и бог знает сколько миллилитров спинномозговой жидкости прекратили свое существование. С остальными частями ее тела дела тоже обстояли не очень: Оливия чувствовала, как все ее органы отключаются в режиме реального времени. С самого начала ее знакомства с Адамом было порядка десяти разных ситуаций, когда Оливия хотела умереть на месте, чтобы земля разверзлась и поглотила ее целиком, чтобы грянул катаклизм и избавил ее от неловкости. Но на этот раз ей показалось, что конец света может случиться на самом деле.
«Не оборачивайся, — твердило ей то, что осталось от ее центральной нервной системы. — Притворись, будто не слышала Ань. Сделай так, чтобы этого не произошло». Но это было невозможно. Оливия, Ань, стоявшая перед ней, и Адам, видимо… наверняка стоявший у нее за спиной, образовали треугольник. У Оливии не было выбора. Вообще никакого выбора. Особенно после того, как Адам, который никак не мог бы угадать извращенное направление мыслей Ань или увидеть ведро солнцезащитного крема в руках Оливии, ответил: «Нет».
Ну что же. Дерьмо.
Оливия развернулась и увидела его: с фрисби в левой руке, потного и совсем-совсем без рубашки.
— Идеально! — сказала Ань очень бодро. — У Оливии слишком много крема, и она не знает, что с ним делать. Она вас намажет!
Нет. Нет, нет, нет.
— Я не могу, — зашипела она на Ань. — Это будет крайне неуместно.
— Почему? — Ань невинно заморгала. — Я постоянно мажу Джереми кремом. Смотри. — Она выдавила крем себе на ладонь и небрежно шлепнула по лицу Джереми. — Я мажу своего бойфренда кремом. Потому что не хочу, чтобы у него была меланома. Это «неуместно»?
Оливии хотелось убить ее. Хотелось заставить ее слизать каждую каплю этого дурацкого крема и смотреть, как она корчится от боли, медленно умирая от отравления оксибензоном. Впрочем, это можно сделать потом. Сейчас Адам смотрел на нее с совершенно непроницаемым выражением лица, и Оливия хотела извиниться, хотела заползти под стол или, по крайней мере, помахать ему рукой… но могла только смотреть на него, думая о том, что, хотя в последнем их разговоре она его оскорбила, он, кажется, не был рассержен. Он задумчиво и немного удивленно переводил взгляд с лица Оливии на маленькое озерцо белой жижи, поселившееся в ее ладонях, вероятно, пытаясь понять, есть ли способ избежать этого цирка… а потом все-таки решился.
Он коротко кивнул и повернулся. Мышцы у него на спине напряглись, когда он бросил фрисби доктору Родригесу и крикнул:
— Беру перерыв на пять минут!
Что, как предположила Оливия, означало, что они действительно это сделают. Конечно, черт возьми, сделают. Потому что такова была ее жизнь и таков был жалкий результат ее дурацких безрассудных поступков.
— Привет, — сказал Адам, подойдя ближе. Он смотрел на ее руки и то, как ей умоляюще приходилось держать их перед собой. Ань и Джереми за ее спиной сейчас наверняка на них глазели.
— Привет. — На ней были шлепанцы, а на нем — кроссовки, и… он всегда был высоким, но сейчас буквально нависал над ней. Ее взгляд оказался на уровне его грудных мышц, и… Нет. Нетушки. Я этого не сделаю.
— Можешь повернуться спиной?
Он помедлил мгновение, но потом подчинился с нехарактерной для него покорностью. Что не решило ни одной из проблем Оливии, поскольку его спина была ничуть не менее впечатляющей и широкой, чем грудь.
— Ты можешь, эм… немного пригнуться?
Адам наклонил голову, и его плечи оказались… все еще неестественно высоко, но дотянуться до них было уже проще. Когда она подняла правую руку, немного крема капнуло на землю… «Туда, где ему и место», — свирепо подумала она… и в следующий момент она уже делала это. То, чего никогда не думала делать. Намазывала Адама Карлсена солнцезащитным кремом.
Оливия прикасалась к нему не в первый раз. И не должна была бы удивляться тому, какие твердые у него мышцы, или тому, что его тело не поддавалось давлению ее пальцев. Оливия вспомнила, как он толкал пикап, и подумала, что лежа он, наверное, мог бы выжать вес втрое больше ее собственного, а затем приказала себе прекратить, потому что это был неуместный ход мыслей. Тем не менее проблема никуда не делась: между ее ладонью и его кожей ничего не было. Он был горячим от солнца, его плечи — расслаблены и неподвижны под ее прикосновениями. Даже на публике, когда зрители стояли так близко, казалось, что между ними происходит нечто интимное.
— Что ж. — Во рту у нее пересохло. — Возможно, сейчас самый подходящий момент сказать, как мне жаль, что мы постоянно попадаем в подобные ситуации.
— Все в порядке.
— Хотя мне действительно жаль.
— Это не твоя вина. — Его ответ прозвучал несколько сухо.
— Все хорошо?
— Да. — Он кивнул, хотя жест
