заползаю на заднее сидение и встряхиваю волосами.
— Да он меня все равно в покое не оставит.
— Думаю, Родион в этот раз сдержал бы слово. Сколько за тобой можно бегать?
— Ты еще должен добавить, что это за ним женщины бегают, — с притворной презрительностью фыркаю я. — Так?
— Ага.
— Теперь ясно, чего вы мне мешок на голову надевали, — вскинув подбородок, гляжу в окно. — Боялись, что я буду его преследовать?
— Давай, мы с тобой помолчим и послушаем музыку, Яна, — сердито отзывается Алекс и включает радио.
— Да я и не навязываюсь к тебе разговорами, — морщу нос.
Томный женский голос поет мне о несчастной и неразделенной любви, после которой минут пять отводится на назойливую рекламу.
— Выключи, пожалуйста.
— Пожалуйста? — охает Алекс и удивленно смотрит в зеркало заднего вида. — Ух ты.
Я молча вскидываю бровь, и он милостиво выключает радио.
— Спасибо, — желчно отзываюсь я.
— Пожалуйста, — не менее ядовито хмыкает Алекс.
Молчим, вежливо игнорируя друг друга. Через двадцать минут машина сворачивает на Ленинградский проспект, а через пять она мягко тормозит у пафосного с округлой крышей крыльца отеля, от зеркальных окон которого отражается вечернее летнее солнце.
— Этаж пятнадцать, номер триста два.
— Как это понимать?
— Иди.
Раз решила прийти на встречу, то поздно сдавать назад, да и седовласый в строгом костюме мужчина распахнул дверцу и с вежливой улыбкой подает руку. Принимаю его помощь и выскакиваю на брусчатку.
— Доброго вечера, — он широко улыбается, и я торопливо семеню к крыльцу мимо стриженых кустов.
Я не думала, что рандеву с Родионом пройдет в отеле. Это наталкивает на нехорошие подозрения, от которых слабеют ноги и приливает кровь к щекам. Очередной услужливый и улыбчивый мужчина открывает передо мной стеклянную дверь, и я оказываюсь в белом просторном с высокими потолками вестибюле.
Уверенно шагаю к стойке, за которой прячутся несколько девушек в белых блузках и узких юбках.
— Меня ждут, — говорю я внимательной блондинке с натянутой улыбкой, — в номере триста два.
Она молча и грациозно вскидывает руку налево, не задавая лишних вопросов, и я, тихо поблагодарив, устремляюсь по указанному направлению. Ловлю себя на мысли, что я будто проститутка по вызову, и я иду на встречу к ВИП-клиенту.
В лифте цепко оглядываю отражение и медленно дышу, успокаивая в груди нарастающую панику и смущение. Ничего странного. Серьезные разговоры со взрослыми женщинами всегда проходят в отелях. Вытираю вспотевшие ладони о подол сарафана и нервно сдуваю локон со лба. А ведь могла бы сейчас вещи спокойно разбирать из коробок и китайской клетчатой сумки.
Плыву по коридору, как в тумане. Нахожу нужную дверь и минут пять стою перед ней в липкой и холодной нерешительности. Зачем я тут? Я не должна стремиться к встрече с тем, кто бессовестно меня похитил и лишил свободы. Да — ненадолго, да — плен мой был похож на отпуск, да — меня щедро одарили, но смысл ведь в том, что меня тянет к человеку, который не видит проблемы в том, чтобы выкрасть чужую жену.
Я в процессе развода. Мой брак рассыпался серым прахом, и вместо того, чтобы рыдать в обнимку с бутылкой вина, я прибежала на свиданку в веселеньком глупом сарафане и прислушиваюсь к гулкому биению сердца. Я ведь не могла влюбиться за такой короткий срок в того, кто с равнодушием пленил меня и надел на голову мешок. Это же глупость несусветная.
Без стука сжимаю пальцы на холодной ручке и, надавив на нее, медленно открываю дверь. Делаю несколько шагов и замираю. Просторная гостиная утопает в солнечном свете, и позолота на мебели и настенных молдингах мягко и благородно переливаются в поздних лучах.
— Дверь запри, — Родион восседает в кресле с резными ножками перед низким изысканным столиком, что тоже украшен резьбой.
Я не вижу его лица, потому что он сидит спиной к окну, и его мрачный широкоплечий силуэт меня на мгновение пугает. Я без возражений возвращаюсь к двери, несколько раз с тихими щелчками проворачиваю ключ в замке и опять, будто в трансе, застываю. Я совершаю ошибку, но я должна утолить любопытство и воспользоваться шансом узнать Родиона поближе. Мне важно поговорить с ним, пусть мне очень неловко и боязно.
— Яна.
Вздрагиваю от его тихого голоса и, перекинув сумочку на другое плечо, медленными и небольшими шажочками иду к Родиону, который тянется к бутылке красного вина и штопору.
— Я ждал, что ты не придешь.
— Или ты этого хотел? — присаживаюсь в кресло напротив него.
— Возможно и так, — он ловко снимает с горлышка пластиковую капсулу и уверенными движениями вкручивает штопор в пробку. — Это бы все упростило в разы.
Валерианка отлично справляется. Меня не возмущает честность Родиона, и я кладу сумку на ковер с плотным ворсом возле ножки кресла под приятный звук вынутой пробки. Родион разливает вино по бокалам и с тихим стуком возвращает бутылку на стол.
— Милый сарафан, — он поднимает бокал.
— Что же, — я чокаюсь с ним и откидываюсь назад, — поговорим о сарафане. Почему нет?
— Куда ты торопишься, Яна? — Родион делает небольшой глоток.
— Да собственно никуда.
Вино растекается на языке терпкой дымкой и приятной сладостью ежевики.
— Я лишь хотел сказать, что ты очаровательна, — Родион улыбается легко и непринужденно.
А он в рубашке и брюках тоже ничего, но вслух признаться в этом не могу. Скажу, что он весьма хорош собой и раскрою карты, что я к нему неравнодушна. Думаю, он и сам прекрасно знает, что красив, обаятелен и сексуален.
— Ты не раздумывая сюда приехала? — Родион закидывает ногу на ногу и покачивает носком туфли.
— Раздумывая, — тихо отвечаю я и делаю очередной глоток.
— И почему приехала?
— Ты меня заинтриговал, — я смеюсь. — Это же очевидно. Я бы мучилась вопросом, о чем ты хотел поговорить. Ночами бы не спала.
— Твои предположения?
— Прости, я пришла на викторину?
Баюкаю бокал в ладони, усмиряю трепещущие нити легкого гнева. Родион издевается, играет и сам, подлец такой, юлит.
— Злишься? — он усмехается и прикладывается к бокалу.
— Злюсь, — честно отвечаю я. — Ты вызвал меня на разговор, и тянешь резину. Я
