ты здесь делаешь? – глянул зло, но по-другому Анжела уже не понимала. Впрочем, и по-плохому она тоже не понимала.
– Гера, я переживала. Тебя не было так долго.
На вопрос она так и не ответила. Он усмехнулся и произнес жестко:
– Анжела, я задал вопрос.
– Тебя ждала! Герберт, я переживала за тебя: вдруг с тобой что-то случилось! Тебя не было 2 часа! Герберт, где можно гулять по такой промозглой погоде 2 часа?
Промозглой погоде? Надо же, а он и не заметил, что на улице сыро и холодно.
– Что ж ты искать меня не пошла? Может, я где-нибудь под кустом в парке валяюсь с пробитой головой? – он сверлил бывшую любовницу тяжелым взглядом. – Не думала об этом, а? И чем же ты тут 2 часа занималась в мое отсутствие?
– Что?
Анжела сначала замерла, потом шагнула к нему и протянула руку.
– Герочка, я… Прости, я не подумала об этом!
Герберт откатил кресло, не дав ей прикоснуться к себе.
– Анжела, заканчивай уже весь этот балаган. Со мной все нормально! Как видишь, жив и почти здоров! – перехватив ее жалостливый взгляд на его больную ногу, Герберт скрипнул зубами, почему-то сейчас абсолютно не к месту вспомнилась фраза Влады: «А, это Вы!». И ни капли жалости в утверждении, даже наоборот. Владислава не видела в нем инвалида. Если судить по ее фразе и интонации, с которой она была сказана, Владислава видела в нем деспота, плохо обращающегося с женщиной. С Анжелой. Да, теперь он уверен в том, что Владислава была в палате, делая уборку, когда они с Анжелой выясняли отношения. Точнее, он ее выгонял, отправляя домой, а она его не слушала и не слышала. Вот как сейчас.
– Анжела, уезжай уже домой, к дочери, к мужу, – произнес он устало, – прими ты уже тот факт, что мы расстались. У тебя прекрасный муж и умница дочь. Не боишься, что однажды Макс отберет ее у тебя?
– Я ушла от Макса! И ты это знаешь! И не отберет! Для этого ему, как минимум, надо слезть с моей шеи и устроиться на работу, – эту фразу Анжела произнесла зло, с пренебрежением, явно относящимся к мужу.
– А он и устроился на работу, если ты еще не в курсе! Хорошую работу, высокооплачиваемую, – удивил Герберт ее ответом.
– Что? Откуда ты знаешь? А Женька с кем? – вопросы у Анжелы сорвались с губ сами.
– Вот видишь, ты совсем не знаешь, что творится в твоей семье! – Герберт усмехнулся. – Анжела, возвращайся домой, к семье. Мне через несколько дней предстоит серьезная операция, мне сейчас совсем не до выяснения отношений! Тем более что мы уже все выяснили и решили. В конце концов, имей уже гордость! Мы никогда не будем вместе. Ни-ко-гда! Говорил и повторю тебе это в сто первый раз: Анжела, я не люблю тебя. И даже уже не хочу тебя как женщину. Прими уже этот факт.
Анжела молчала, явно сейчас обдумывая его слова. Он уже начал было думать, что она, наконец, его услышала.
– Да, нам когда-то было хорошо вместе. Было и прошло. Так бывает. Отболело, отпустило. Дальше живем каждый своей жизнью. Нас ничего не связывает: Анжела, мы чужие друг другу люди!
Герберт намеренно говорил с бывшей любовницей когда-то грубо, когда-то, как сейчас, спокойно и почти ласково. Впрочем, слова он все равно выбирал такие, чтобы женщина уже одумалась и вспомнила о былой гордости. Ни один нормальный мужчина не любит, когда женщина так унижается, не давая ему прохода. Ни один! И он, Герберт Лелло, не был в этом вопросе исключением.
– Нет. Тебе я нужнее! Вот сделаешь операцию, восстановишься, вместе улетим! Я не оставлю тебя здесь одного!
– Да услышь же ты меня, Анжела! – Герберт взорвался. – Нет! Не полетим мы с тобой вместе! Ты. Мне. Не нужна. Все! Я сегодня нанял личную помощницу. Начиная с завтрашнего дня она приступает к своим обязанностям. Я не буду один. Так что ты можешь уезжать. Все! Свободна!
– Женщина, покиньте палату! – услышала Анжела голос лечащего врача Герберта. – Охране будет поставлено на вид. Больше они Вас не будут пропускать в палату. Герберту Альбертовичу нельзя нервничать перед серьезной операцией.
– Герберт, почему ты позволяешь так со мной разговаривать?
Анжела попыталась было возмутиться, но вредная доктор ее перебила:
– Здесь я решаю, кому и как разговаривать! В данный момент я вижу, что Вы нервируете больного. С завтрашнего дня Герберт Альбертович не выходит на улицу, не общается ни с кем, кроме медперсонала, готовится к серьезной операции. Вопросы есть? Правильно, нет вопросов! Я жду, когда Вы покинете палату! – Ангелина Викторовна распахнула дверь палаты, сделала жест рукой, приглашающий Анжелу покинуть помещение, и стояла, сложив руки на груди и не сводя грозного взгляда с Анжелы.
Анжела бросила злой взгляд на врача, худенькую, ниже среднего роста, молодую женщину и, схватив свою сумку, вышла из палаты. Ангелина Викторовна удовлетворенно кивнула и потянулась к ручке, чтобы закрыть дверь, но Герберт остановил врача:
– Ангелина Викторовна, прошу прощения за весь этот спектакль! Но меня Анжела не слышит и не понимает. Благодарю за помощь! – Герберт улыбнулся врачу.
– Рада была Вам помочь! – врач кивнула и собралась уходить.
– Ангелина Викторовна, подождите! У меня к Вам вопрос: Вы серьезно планируете запретить мне общаться с кем бы то ни было, кроме медперсонала?
– Ну, в идеале, да. Сейчас осень на улице, не хотелось бы, чтобы Вы заболели накануне операции, которая уже стоит в плановом расписании. А почему Вы, собственно, спрашиваете? – женщина смотрела на Герберта строго и на его улыбку не отвечала.
– С завтрашнего дня ко мне будет приходить моя новая личная помощница. Вы ее знаете! – поспешил добавить Герберт, увидев замешательство на лице врача. – Это Владислава, она сегодня была уволена с должности санитарки. Она ведь работала здесь, у вас в отделении, а это значит, что все необходимые прививки у нее сделаны, и она здорова. А мне она нужна в качестве помощника.
– Владислава? Наша Владислава была уволена? – врач переспросила уточняя.
– Да, она так сказала.
– Очень странно, – врач протянула задумчиво, – надо разобраться.
