не готова к встрече. Не знаю, что могла бы сказать ему. Все было понятно до того, как случилась эта авария, я собиралась попросить прощения, признаться, как сильно сожалею. А сейчас… Так далеко все зашло. Можно ли это исправить обычными, ни к чему не обязывающими извинениями?
Чувствую себя отвратительно. Не могу есть, снова почти не сплю, не получается ничем отвлечься. Даже читать не могу, трагедия, описанная в жизни Шуры — сейчас только добавляет боли в мою собственную.
Просто жду, когда придут результаты анализов и хоть что-то прояснится.
Звонок Ерохина вырывает меня из вязкого тумана ожидания, заставляя очнуться. Слышу о том, что подхожу. Идеально подхожу, как бы странно это ни было. Но не понимаю, что чувствую. Точно не радость. Накатывает еще большая опустошенность. Какая-то безысходность, хотя для нее, вроде бы, нет причин.
Но я вынуждаю себя отвечать.
— То есть, мы может договариваться об операции? Когда и куда мне нужно приехать, что подписать?
Голос Артема тоже звучит абсолютно безрадостно.
— Вер, все не так просто. Тебе нужно поговорить с главврачом.
В его словах звучит что-то неосязаемое, но от того не менее пугающее. Чего еще я не знаю?
***
— Вы не можете быть донором.
— Но почему? Анализы ведь показали, что я подхожу по всем показателям. Или дело в этих пресловутых правилах про генетическую связь? То есть человек, который столько сделал для вашей больницы, спал сотни жизней ценой собственного здоровья, сейчас не может рассчитывать на помощь? Просто потому, что так не положено?!
Держать себя в руках не получается — я почти кричу. Макс же вкалывал почти круглосуточно. Не день, не месяц — годы. И та проблема с почками, которую он скрыл от меня, вполне вероятно, появилась тоже из-за этого.
— Вера Аркадьевна, успокойтесь. Я понимаю ваше состояние, но поверьте, хочу помочь Максиму не меньше. И вовсе не потому, что он талантливый врач и высококлассный специалист. Мы много лет работаем вместе, он дорог мне. Как друг… И, не побоюсь этого слова, как сын.
Такого я не ожидала. Если о дружбе Макса с Артемом знаю очень хорошо, то про теплые отношения с главврачом слышу впервые. Похоже, он очень многим старался не делиться со мной…
Прикрываю глаза, борясь с подступившей волной боли. В конце концов, сейчас важно совсем не это. Главное, пусть останется жив. Я как-то должна убедить доктора дать разрешение на операцию.
Но его взгляд на несколько мгновений застывает на моем лице, а потом спускается ниже, останавливаясь на округлившейся талии.
— Какой у вас срок?
— Двадцать вторая неделя.
— Вы же понимаете, чем это чревато? Ребенок не перенесет операцию. А экстренное прерывание… он родится нежизнеспособным.
Мужчина молчит, испытующе глядя на меня.
— У вас есть другие дети?
Я мотаю головой.
— Нет. Мы хотели, давно. Только не получалось никак.
Его взгляд делается еще мрачнее.
— Вам 35? Вера Аркадьевна, это может быть последний шанс завести ребенка. А после аборта, еще и на таком позднем сроке… — он разводит руками. — Я боюсь, потом уже ничего нельзя будет сделать. Подумайте еще раз как следует.
— О чем подумать?! — я не замечаю, что почти выкрикиваю эти слова. — Чью жизнь мне хочется сохранить сильнее: мужа или ребенка? Вы на самом деле считаете, что этот выбор у меня есть?!
— Мне жаль, — доктор смотрит в упор, и я поражаюсь застывшей в его глазах усталости. И вдруг понимаю, как сильно он похож на старичка-волшебника из сказки, которую любила пересматривать, даже повзрослев. Те же косматые брови, тронутые сединой волосы, морщинистые, но ухоженные руки. В кино эти руки часто держали волшебную палочку. Один взмах — и множества проблем как ни бывало. Вот бы и в жизни так. Хотя бы одно-единственное чудо. Сейчас. То, что нужно больше всего на свете. Но удручающая чернота в глазах мужчины не оставляет надежды.
— Сколько времени у нас… осталось?
Он качает головой.
— Нет никакого времени. Если мы не сделаем операцию в ближайшие дни, ваш муж не выживет.
Я зажмуриваюсь на мгновенье, чтобы сдержать застилавшие глаза слезы. Сглатываю ком в горле.
— Тогда не о чем больше говорить. Давайте не будет тянуть.
— Боишься? — Артем осторожно дотрагивается до моей руки. Так осторожно, будто я — фарфоровая кукла, которая может в один миг рассыпаться на множество крошечных кусочков. Он вообще последние дни ведет себя как-то очень странно, пугая меня этим еще больше. Я и так вся на нервах из-за бесконечных обследований и анализов, в ожидании операции, а его напряженность только усугубляет ситуацию.
В голову лезут всякие дурацкие мысли. Он ведь наверняка знает больше о перспективах Максима, а мне не признается, чтобы лишний раз не волновать. Только эффект-то как раз обратный: меня прямо-таки скручивает от тревоги и беспокойства.
Хотя вроде бы появился шанс спасти мужа, чувство вины не уходит. Мы всего этого могли бы избежать. Если бы не моя безумная выходка, если бы не те жестокие слова, вполне возможно, ничего бы не случилось. Это я во всем виновата. Настолько погрязла в собственных переживаниях, что перестала замечать родного человека, его боль и проблемы. А теперь? Ведь даже если повезет, и операция пройдет успешно, это ничего не решит между нами. Мы все равно не сможем быть вместе… после всего, что случилось. После моего выбора.
Я знаю, что Максиму он бы не понравился. Сама ненавижу себя за то, что собираюсь сделать. Но разве это сейчас имеет хоть какое-то значение? Нельзя не использовать единственный шанс. Просто нельзя.
Смотрю в уставшие, серьезные глаза друга мужа, так и не ответив на его вопрос. Боюсь ли я? Еще как… Только зачем говорить об этом? Какой смысл обсуждать? Я и так наговорила уже слишком много лишнего.
— У меня к тебе просьба, Артем. Сделаешь?
Его глаза как будто оживают.
— Конечно. Все, что угодно!
Я выдавливаю слабую улыбку. Какое опрометчивое заявление… Он ведь даже не знает, о чем попрошу. Уверена, через минуту его готовность помочь значительно поуменьшится. Так и выходит.
— Пообещай, что ничего не скажешь Максиму. Я не хочу, чтобы он знал, кто стал донором.
Артем ошарашенно застывает, будто не верит, что слышит это от меня.
— В смысле, Вер? Если это шутка, то очень неудачная.
Как будто я сейчас в том состоянии, чтобы шутить…
— Не хочу, чтобы он знал, — повторяю, отводя глаза в сторону. Наверное, это и правда звучит странно. Но что даст Максу информация, кроме боли и переживаний?
