всех проблем самыми серьезными стали расквашенный нос Тимошки и порванная резиночка с божьей коровкой у Тиль.
С возвращением Виктора все рушится.
И прямо на меня.
Причем, в прямом смысле слова.
Воронцов отрубается своевременно, но весьма неудобно, как и все, что он делает.
Отпихнуть эту махину мне не удается. Обмякшее тело Виктора напрочь вдавливает меня в постель.
Сначала я думаю, что он меня разыгрывает. Потом мне приходит в голову, что Воронцов потерял сознание. Но прислушавшись к его мерному дыханию, мне с прискорбием приходится убедиться, что Виктор спит.
Как я зла!
Кто-то всю ночь мою грудь караулил, а мне теперь отдувайся!
Отчаявшись откатить товарища, я, скрипя зубами, выползаю из-под него. Это дается мне не так-то просто, но энтузиазма мне добавляет понимание, что в любой момент Екатерина может вернуться и стать свидетелем этой неловкой сцены.
Взопревшая я с неимоверными усилиями вырываюсь на свободу.
И стоит мне покинуть постель, как спящий Воронцов, почувствовав, что матрасик сбежал, как ни в чем не бывало, перекатывается на спину и вольготно располагается, раскинув руки.
Боже, кто бы знал, как мне хочется отлупить его полотенцем еще раз.
Уберегая от моей несдержанности этого невыносимого типа, возвращается Екатерина.
— Как вы тут?
— Спит, если не издевается, конечно, — ворчливо отвечаю я. — Все. Пост сдал, пост принял. С меня хватит. Я не в сиделки нанималась.
Екатерина хмыкает.
— Ну пошли ужинать.
— А вы с ним не останетесь? — изумляюсь я.
— Зачем бы это? — пожимает она плечами равнодушно. — Большой уже. И вроде не при смерти.
У меня дар речи пропадает.
— А меня за что?
— Ну он же так добивался внимания, что ж я сухарь, что ли? — и выходит из Воронцовской спальни.
— То есть вы сейчас признаетесь, что меня подставили? — догоняю я Екатерину, пылая возмущением.
— Какие громкие слова, — смеется она. — Голубцы будешь?
И никаких угрызений совести.
— Вы случайно не родственники? — с подозрением уточняю я.
— Не случайно, — все еще посмеивается Екатерина. — Дальние.
А так и не скажешь, что дальние.
— Екатерина, знаете, не надо больше так делать. У нас с Виктором Андреевичем и так сложные отношения…
— Я бы сказала, сложноподчиненные, — перефразирует Екатерина.
— … и я бы хотела, чтобы они не выходили за рамки деловых, — заканчиваю, несмотря на подкол со стороны родственной домработницы. — Мне здесь осталось провести два с половиной дня. Проблемы мне не нужны.
— Рамки какие-то понаставила уже. Вы уж сами как-нибудь разберитесь, чтоб мне не приходилось вмешиваться.
Ставя точку в диалоге, Екатерина выставляет передо мной тарелку с голубцами.
Я зависаю над блюдом.
В смысле, разберитесь? Я свою позицию уже обозначила, только она почему-то не устраивает Воронцова. То есть решение проблемы — сдаться ему?
Я не согласна!
Словно в ответ на эти мысли в голове эхом проносится: «Я болен тобой». И я вспыхиваю от внезапно нахлынувши эмоций.
Ну почему Воронцов такой Воронцов?
От тяжких дум меня отвлекают ссыпавшиеся по лестнице вниз, как горох, и с визгом нагрянувшие на кухню дети.
— А где папа? — интересуется, шумно отодвигая стул, Тиль. За время моего отсутствия ее прическа снова превратилась в стандартную детскую «я упала с самосвала», и Тимошки под носом нарисованы шикарные гусарские усы. Зеленым фломастером.
Дурдом.
— Отдыхает, — спокойно отвечает Екатерина.
— Пока Виктора не было, все было нормально, а теперь вот, — жалуюсь я непонятно кому.
— До этого было очень подозрительно, — поправляет меня Екатерина. — А вот сейчас весьма жизненно.
— А после ужина папа с нами поиграет? — допытывается у меня Эстель, сосредоточенно разматывая голубец и перекладывая капусту в тарелку Тимке. Тимка, недолго думая, повторяет фокус, и вся эта капуста оказывается у меня.
— Понятия не имею, — признаюсь я. — Проснется, спросим.
И вздохнув, натыкаю капустные листья на вилку.
Однако и после ужина Воронцов не просыпается.
Время идет, а он все не показывается.
Скоро уже спать ложиться, а раздражающий элемент так и не появляется.
И хотя Екатерина меня на разведку не гонит, я сама не выдерживаю.
Попросив приглядеть за сорванцами, которые рвутся вместе со мной проверить Виктора, я заглядываю к нему.
Тишина.
В темноте наощупь добираюсь до постели. Посветив телефоном обнаруживаю Воронцова завернувшимся в покрывало. Трогаю лоб. Горячий.
Екатерина, похоже, накаркала, его знобит.
Обрядить бы Виктора в футболку, без которой он так эпично отрубился, и засунуть под одеяло, но будить жалко.
Включаю бра над постелью и любуюсь бледным лицом.
Брови нахмурены, такое ощущение, что даже во сне он решает какую-то проблему. Накрываю его пледом, но даже через десять минут поза его не становится расслабленной. Все еще мерзнет.
Вызванная мною при помощи смс Екатерина, в отличие от меня безжалостна.
Правда, по отношению ко мне.
— А я говорила ему, что надо хотя бы иногда отдыхать, а то любая бацилла свалит, — высказывает она, хотя слышать ее могу только я. И добивает меня. — Если не согреется, ложись к нему и грей.
— Что? — это, наверное, обман слуха. — Может, позвоним жене Виктора Андреевича? Ей сам бог велел отогревать мужа!
Я откровенно закипаю.
— Гале-то? — закатив глаза, фыркает Екатерина. — Даже если бы она захотела, в чем я сомневаюсь, не приехала бы. Она уже пару лет во Франции живет. Ждет гражданство.
— Как это? — меня берет оторопь. — А Тиль? Вот Виктор заболел, я всего на неделю тут. Не дай бог, у вас давление скакнет или сердце… Кто за дочерью смотреть будет?
— Ей ребенка никто не доверит. Виктор какие-то указания оставил на счет непредвиденных ситуаций, но Галина туда не вписывается.
— Не понимаю, как Воронцов может запретить матери общаться с дочерью? — я чувствую себя отупевшей, потому что никак не могу постигнуть ситуацию. От одной мысли, что кто-то может помешать мне воспитывать Тимошку, мне становится дурно. А ведь он не родной мне сын. Что будет чувствовать настоящая мать, я даже представить боюсь.
— Да ты никак светскими сплетнями не интересуешься? — Екатерина поднимает очки на лоб. — Давай-ка, всуропим сейчас ему таблетку, детей уложим и поболтаем. Кое-что тебе знать, пожалуй, нужно. Хотя бы то, что известно всем вокруг. Этот развод полоскали все местные СМИ, так что никаких секретов я не раскрою.
Мне остается только кивнуть.
Екатерина наливает воды в стакан, а я выколупываю красную пузатую пилюлю и тереблю Воронцова за кокон, в который он завернулся.
— Виктор Андреевич, — зову я, не очень рассчитывая, что удастся до него достучаться, но неожиданно он открывает глаза. Непонимающий взгляд свидетельствует, что пробуждение неполное, но оно и к лучшему. — Нужно выпить таблетку.
