съезжаю по ней вниз. На улице довольно прохладно, но я не в силах пошевелиться. Поджимаю колени к груди, обнимаю себя. Поверить не могу, что мой муж был готов отправить Нику обратно к чужим людям. На что он рассчитывал? Что так сможет удержать меня? Что получится спасти семью? Что я прощу ему измену?
Самое ужасное, что я, наверное, простила бы. Поначалу нет. Выгнала бы, устроила истерику, на которую сейчас ни сил, ни желания нет. Все бы сделала, чтобы ему было так же больно, как и мне, но простила. Мы так долго вместе, что я бы захотела вернуть все обратно.
Мобильный разрывается от звонка во второй раз. Я достаю его из кармана, поднимаюсь на ноги и утираю дорожки слез. Не помню, когда я плакала в последний раз. Так, чтобы навзрыд. И едва ли понимаю, почему плачу сейчас. Потому что единственный человек, которому я доверяла меня предал или потому что решил лишить меня смысла жизни. Безжалостно и беспощадно отобрать у меня дочь во второй раз.
— Да.
— Настя, ты где, я заберу тебя, — звучит в трубку обеспокоенный голос Давида.
— Я… я отправлю тебе геолокацию.
Не знаю, как я вообще на это решаюсь, но уже через пятнадцать минут машина Давида останавливается у подъезда, а сам он, громко хлопнув дверью, идет ко мне.
— Полагаю, ты уже все знаешь, — Давид кивает на высотку, откуда я вышла растерянной и разбитой.
Как не крути, а я действительно не ожидала, что мой муж, человек, с которым я прожила не один год, окажется настолько низким и подлым. Я шла сюда, чтобы развеять сомнения. Но правду говорят, если не хочешь знать, лучше не задавай вопросов. Я бы предпочла не знать. Предпочла думать, что неверный тест — ошибка медицинского персонала. Но слишком уж сильно Назар упирался и отказывался писать жалобу. Будто… знал.
Впрочем, что значит будто? Он знал.
Господи.
Хочется уронить лицо в ладони и разреветься. Держусь только благодаря Давиду. Не хочу, чтобы он видел меня в слезах. Не хочу показывать ему, что мне больно.
— Знаю. Догадывалась, а после твоих слов решила проверить.
Давид кивает, заводит двигатель и выезжает с территории жилого комплекса на дорогу. Он не спрашивает, куда ехать. Молча везет меня в больницу. Назар уехал домой. Не пожелал остаться вместе с дочкой, что сейчас даже хорошо. Я злилась на него за такое будто бы равнодушное отношение к дочери, но теперь… теперь мне кажется, что это даже и к лучшему. Я смогу побыть одна и подумать.
— Если я скажу, что мне очень жаль, поверишь?
— Не говори.
— Тогда не буду врать и мне не жаль, — спокойно говорит Давид, останавливаясь на светофоре.
Оторвавшись от спинки сидения, возмущенно смотрю на него. Не жаль? Пусть еще скажет, что ему весело, и я точно не смогу сдержаться!
— Что это значит?! — спрашиваю с возмущением. — Тебе нравится смотреть, как другие страдают?
Он смеется, мотает головой.
— Нет, я не извращенец, но если бы твой муж оказался не замешан в подделке теста ДНК, у меня вряд ли бы был шанс обратить твое внимание на себя.
От наглости, с которой сказано это утверждение, теряюсь.
— Кто сказал, что у тебя есть шанс?! — фыркаю, отворачиваясь к окну, но чувствую при этом, как сердце начинает биться чаще.
Это от возмущения или волнения? Со мной так давно никто не флиртовал и открыто не проявлял интерес, что я даже не знаю, как реагировать. Остается надеяться, что щеки хотя бы не покраснели, а то будет стыд. Взрослая женщина, у которой есть шестилетняя дочь, а ведет себя, как подросток.
Давид на мою реплику ничего не отвечает. Молчит вообще всю дорогу, даже ничего не спрашивая, а я, когда мы подъезжаем к больнице, ловлю себя на мысли, что думала все это время не о подлости Назара. О Давиде думала и о том, как спокойно он признался, что заинтересован во мне.
— Ты пойдешь со мной? — спрашиваю, замечая, как мужчина тоже выходит из машины.
— Почему нет?
— Как минимум потому что Ника — моя дочь.
— Она может стать нашей, — спокойно заявляет, вводя меня своими словами в ступор.
Не придумав толком, что ответить, иду к больнице. По пути прокручиваю сказанные им слова «она может стать нашей». Нет, ну каков наглец? Это так теперь ухаживает…
Боже… я собиралась подумать молодежь? Мне и самой-то не сорок и не пятьдесят. Тридцать исполнилось в этом году. А Давиду? Сколько ему лет? Внешне я дала бы не больше двадцати пяти, но он настолько по-взрослому себя ведет, что я и предположить не могу. Но от собственных мыслей становится не по себе. Когда я успела посчитать себя старухой?
— Возможно, я слишком тороплюсь, но ты мне понравилась, Настя, — летит мне в спину.
Давид идет за мной на расстоянии всего нескольких шагов. Слишком близко, так что я по-детски ускоряю шаг, но он ни на минуту мне не уступает, шагает так же быстро.
Придя в больницу, понимаем, что спешили зря. Ника давно спит и не просыпалась. Впрочем, это Давид пришел зря. Я-то собралась здесь ночевать, а завтра… завтра я понятия не имею, куда повезу дочь. Домой? Вряд ли Назар просто соберет свои вещи и съедет, так что придется подумать, что делать. Везти Нику в отель я не стану, а где найти хорошую квартиру за ночь?
— Что будешь делать? — будто читая мои мысли, спрашивает Давид.
— В каком смысле?
— Дальше.
— Тебя это касается?!
Почему-то после всего, что он мне наговорил, хочется ему противостоять.
— Я мог бы помочь.
— Чтобы потом затащить меня в койку?
Он смеется. Запрокидывает голову назад и мотает головой. А затем, не успеваю я опомниться, как он приближается на кровати, где мы сидим, вплотную. Обнимает, придвигает к себе за талию и, абсолютно меня смутив, выдает в паре сантиметров от моих губ:
— Считаешь, у меня нет шансов.
Я замираю, впервые не зная, как реагировать. Вроде бы нужно оттолкнуть, влепить пощечину, но я почему-то смотрю на его губы и мысленно представляю, какие они на вкус и каково будет почувствовать его поцелуй.
Отвернувшись, освобождаюсь от объятий. Напрочь смущенная, стараюсь успокоить разогнавшееся сердцебиение. Давид меня отпускает,
