такие посоветовал, только вот… раздражает, что их купил именно Динар. И так вовремя, ведь ходить с Надей, сгорбившись, действительно не очень удобно. Но я упорно делаю именно это, а затем подхватываю свою уже немаленькую девочку на руки и несу, потому что так легче, хоть и весит она уже немало.
— Я не хотел тебя обидеть, Ясмин, — говорит Динар у озера, пока мальчишки убегают кормить уток хлебом, который он же и принес. Как предусмотрительно, однако! — Просто я подумал, что Надя пока не идет ко мне, а тебе тяжело носить ее на руках.
В моем ответе пропадает необходимость, когда телефон Динара оживает входящим звонком. Мазнув по экрану взглядом, вижу имя Карины, отчего-то раздражаясь так сильно, что хочется подняться со скамейки и уйти. Что я и делаю, чтобы не мешать ему разговаривать, но я все же слышу, как он резко бросает:
— Я, кажется, предельно ясно выразился, когда попросил положить заявление на стол.
Остальное я уже не слышу, потому что отхожу — поближе к мальчикам и подальше от мужчины, который жутко раздражает своей учтивостью и нежеланием обидеть, тогда как еще совсем недавно не гнушался ядовитыми словами.
— Ясмин…
Надолго уйти не получается. Динар останавливается за моей спиной, слишком близко, насколько могу судить, не оборачиваясь.
— Она уволена, — отчитывается.
— Мне без разницы, — бросаю равнодушно.
Мальчики заканчивают кормить уток, и я настаиваю на возвращении домой. Едем мы в абсолютной тишине. Надя засыпает, утомленная прогулкой, да и мальчики, судя по всему, выдохлись. Нам же с Динаром просто не о чем разговаривать. Все слова давно сказаны. Как показывает практика, нам лучше молчать. Так вероятность окончательно разочароваться друг в друге гораздо ниже, хотя… мне кажется, что большего разочарования уже не достичь.
Я выхожу из автомобиля первой. Аккуратно придерживая Надю, холодно прощаюсь. Дистанция — вот что нам нужно. Обычное общение ради детей, и ничего больше. Я жду мальчиков и, как только они подбегают ко мне, иду к дому.
— Матвей! — зовет сына Динар, но я уже не оборачиваюсь.
Видимо, что-то забыл сказать.
Мы входим в дом, разуваемся, когда возвращается Матвей, держа в руках ту самую упаковку с прогулочными ходунками.
— Папа тебе передал, мам. Сказал, что можешь выбросить, но настоял попробовать.
Ясмин
— Он втоптал тебя в грязь, а ты принимаешь от него подарки, — язвительно замечает отец, когда видит, как я использую те самые прогулочные ходунки.
Вообще, поначалу я их выбросила. Как только зашла в спальню, отшвырнула подальше и думать забыла, разозлившись, что Динар вообще себе позволяет что-то мне передать. Но потом эти ходунки оказались на моей кровати. Видимо, поднял кто-то из прислуги и, не поняв, что делать, оставил на видном месте.
Так захотелось выбросить их снова. Я даже сгребла их с кровати и пошла к выходу, но остановилась на полпути, задумавшись. Вернулась к кровати, села и разревелась. Горько, по-настоящему, потому что ходунки эти — проявление заботы. Той самой, которой сейчас мне так сильно не хватало. Отец практически перестал обращать на меня внимание, Давид, который был какой-никакой, а опорой, тоже куда-то пропал и даже не интересовался, как я. Помогала только няня, но ей за это платили деньги. А еще Артем. Какую позицию в моей жизни отвести для этого мужчины, я еще не знала.
Зато знала, кем будет Динар в ближайшем будущем. Бывшим мужем и отцом моих троих детей. Человеком, с которым мы пополам поделим опеку. Он будет забирать детей к себе. Сначала мальчишек, потому что они к нему уже привязаны, а вскоре и Надю. Она постепенно к нему привыкает и уже менее настороженно себя ведет, когда Динар пытается к ней прикоснуться.
И все же я плакала. Потому что мне очень хотелось не просто оплаченной помощи, а человека рядом, который разделит со мной и радости и горести, который будет воспитывать детей и который подставит свое крепкое плечо, когда мне это понадобится. Динар никуда не денется. Он останется отцом, но перестанет быть мужем, и теперь, осознав, что я остаюсь одна, меня это пугало.
— И что это за карикатуры? — голос отца возвращает меня в реальность.
— Это ходунки, папа. Очень удобно. Пока Надя еще не может самостоятельно ходить, помогают не гнуть спину.
— Я, вообще-то, плачу няне за то, чтобы она гнула эту спину.
— А мне?
— Что тебе? Тоже бабла хочешь?
— Нет, папа, — вздыхаю устало и намеренно веду Надю подальше от отца.
Необходимо дождаться развода, получить компенсацию и съехать. Находиться здесь, слушать отцовское недовольство и подколы практически невозможно.
— Почему вы ничего ему не ответите? — рядом словно ниоткуда появляется Елена.
Видимо, она слышала наш разговор с отцом.
— В этом нет никакого смысла. Он всегда стоит на своем и только на своем. И ему наплевать на чужое мнение.
Так было всегда. Когда я была маленькой девочкой, подростком и когда я стала взрослой женщиной. Для папы существует всего два мнения — его и неправильное. Если чье-то мнение не сходится с его, то оно автоматически неправильное, и человек, посмевший высказать его, идиот. Вот и я для него тоже… идиотка. Безмозглая тупица, променявшая богатство на бедного мужа, который заделал мне троих детей и изменил.
— Я выведу погулять мальчиков? Они просились на площадку, ту, что в поселке. Можно их сводить?
— Можно. Вы будете одни или…
— Одни. Ясмин, вы простите еще раз, что тогда так вышло. Я… больше не буду. Если ваш муж захочет увидеться с детьми, я скажу вам.
— Думаю, он будет обращаться ко мне. Я больше не запрещаю ему с ними встречаться.
— Это хорошо. Теперь у вас будет свободное время, да и ребятам нужен…
Замолкает, испуганно на меня таращась. Наверняка думает о том, что переступила профессиональную черту. Впрочем, она давно ее переступила. Еще в тот первый раз, когда повела детей на встречу с их отцом без моего ведома. Что уж теперь, пусть договаривает.
— Говори, что хотела.
— Мальчикам нужен папа. Моя сестра растила детей одна. У нее два сынишки. Один теперь… — она тяжело вздыхает. — В тюрьме сидит, представляете?
— Думаете, это из-за отсутствия отца?
— А как же! Он хотел подработать, помочь сестрице моей, связался с сомнительной компанией и угодил за решетку. Они его подставили, сделали виноватым. А был бы у детей отец, им бы не было так трудно. Но у вас так не будет, конечно же, — спешит добавить, видимо, заприметив мой озадаченный взгляд. — У вас будут деньги и возможности, свободное
