— Нет, они больше напоминают фиалки, розовенькие и пахнут настоящей весной.
— Огурцами они пахнут. Знаешь, одной моей знакомой тоже дарили подснежники…
— Это были совсем не подснежники.
— Все равно.
— А что было потом?
— Потом, потом. Я же тебе рассказывала: начиналось с цветов, а потом она ему двойню родила.
— Светка, у тебя все твои рассказы оканчиваются одним и тем же.
— Ничего удивительного, такова жизнь. Странно, что он ничего тебе не привез более существенного.
— Чего?
— Фруктов, например.
— О чем ты говоришь, какие фрукты? Разве я взяла бы у него что-нибудь, кроме цветов?
— Послушай, ты всегда такая принципиальная?
— Всегда.
— Мне искренне его жаль.
— Его? Кого его?
— Твоего соседа, с которым ты встречаешься во время прогулки.
— А, скажи на милость, с какой такой радости тебе его нужно жалеть?
— Чисто по-человечески. Думаю, ему с тобой непросто приходится.
— Почему это?
— Капризная ты очень.
— Я же не доставляю ему хлопот, почти.
— Только не вспоминай про детское питание. Борьбу за детское питание можно считать элементом ухаживания.
— Что?
— А как, по-твоему, бедному молодому человеку привлечь твое внимание?
— Нельзя сказать, что он уж очень молодой.
— Не кокетничай, ты прекрасно должна понимать, что для мужчины тридцать-сорок лет — это возраст расцвета.
— А для женщины?
— Что для женщины? Для женщины? Настоящая женщина всегда расцветает, когда на нее обращает внимание мужчина. Хотя, что я говорю, на самом деле женщина может и должна всегда оставаться привлекательной, она должна это делать просто для себя.
— Все, Светка. У меня Сережка проснулся. Целую, пока.
Сколько же однообразных монотонных дел приходится выполнять каждый день, волей-неволей превращаешься в комбайн, занятый стиркой, уборкой, глажкой белья, приготовлением пищи и выполнением еще множества нужных, но таких скучных дел! Радость приносит только общение с Сережкой в те редкие минуты, когда все дела переделаны, да возможность почитать во время кормления, к сожалению, это время неуклонно сокращается. Сынуля растет, пища его становится все разнообразнее, и одного материнского молока ему уже не хватает. Иногда он даже пытается брать еду ложкой сам, пачкая супом не только себя, но и стол, маму — словом, все, что попадает под его маленькую, но хваткую ручку.
Светлана на днях жаловалась, что Машка ловким движением руки в одно мгновение перевернула свой суп и облила маму с ног до головы, и пока Светка меняла запачканный халат, ее место занял папа, решивший показать нерадивой мамаше, как правильно нужно кормить ребенка. Маша с набитым ртом повернулась в сторону папы и сказала что-то похожее на «пфы-ы-ы». В результате буквально за пять минут оба родителя были облиты овощным супом. Мне с Сережкой приходится управляться одной, хотя порой я с грустью признаюсь себе, что так не хватает третьей руки, а может быть, просто плеча, к которому можно было бы прижаться, когда устанешь.
Тетя Оля уехала на три дня из Москвы, чтобы принять участие в каком-то симпозиуме. Перед отъездом она пришла к нам с Сережкой попрощаться и долго играла с внуком. Как обычно, она привезла сумку с едой, заставила меня выпить витамины и сказала, что я стала такой плоской, что меня скоро можно будет использовать вместо книжной закладки. Потом она потребовала, чтобы я одела Сережу, так как хочет с ним погулять. В их отсутствие я успела убрать квартиру и поставить кипятить белье. Сережа не крутился под ногами, и не надо было вздрагивать каждую минуту, боясь, что уронишь его или толкнешь. Странно, но все сегодня мне давалось с большим трудом, так хотелось прилечь отдохнуть. Пришла тетя Оля, покормила Сережу овощным супом, рассказывая ему при этом, какими сильными вырастают дети, когда каждый день едят на обед протертый суп-пюре. Сережа улыбался бабушке и исправно открывал рот. Тетя Оля положила внука спать и пришла на кухню, где я подогревала нам обед.
— Таня, что-то ты сегодня бледная. Не выспалась?
— Да нет, просто устала, ничего не делала, а руки не двигаются.
— Замучилась, моя хорошая?
— Тетя Оля, ты меня только не жалей, а то я расплачусь.
— Когда я вернусь из Санкт-Петербурга, то отправлю тебя в гости к Светлане.
— Зачем так долго произносишь, когда можно просто сказать Петербург? Тебе не нравится?
— Что? Название? Мне не нравится людская глупость. Города живут и умирают, как люди. Они также, как и мы, могут страдать от невнимания и грубости и умирать от голода. Можно назвать оборванку нищей или нуждающейся, но от этого ее рваное платье не станет новее. Когда огромные деньги тратят только на то, чтобы сменить вывеску, а в это время не хватает денег, чтобы сберечь книги, мне хочется кричать.
— Тетя Оля…
— Прости меня, девочка, у тебя и своих забот хватает, а я тут…
— Все наладится, вы увидите, все будет хорошо.
— Конечно, будет… Вот только когда?
Вскоре тетя Оля попрощалась и ушла, вечером она уезжала. Мне стало нестерпимо грустно и тоскливо. Сереже, видимо, передалось мое настроение, он был тих и задумчив и на удивление быстро заснул вечером.
Ночью я проснулась вся в поту, сильно болела голова, ныли мышцы, саднило в горле. С трудом я дошла до кухни попить воды. В моей аптечке ничего не оказалось, кроме марганцовки, детских мазей и присыпки. Сама я почти никогда не болела, и при переезде все лекарства остались у брата. До кровати я добралась, опираясь на стену и держась за мебель.
Утром меня разбудил Сережа своим оглушительным ревом, я сварила ему жидкую манную кашу, покормила его и опять заснула. Проснулась я от грохота: кто-то стучал в мою дверь, Сережа плакал в кровати, попыталась взять его на руки и поняла, что не хватит сил его удержать. В дверь стучали не переставая, я медленно побрела в коридор, отперла замок, дверь рывком распахнулась, и я буквально упала на руки вошедшему человеку.
— Татьяна! Что с тобой?
— Саша, мне что-то плохо.
Я не помнила, как он нес меня до кровати, не слышала, как он утихомиривал и кормил кефиром Сережу, как он отправлял его гулять с подоспевшим на помощь Семенычем. Очнулась я только, когда прохладная рука коснулась моего горящего лба и чуткие пальцы обхватили мое запястье и стали мерить мне пульс. С трудом приподняв тяжелые веки, я увидела невысокую худенькую черноволосую женщину в белом халате.
— Ну что же вы, молодой человек, не догадались хотя бы спиртом ее обтереть? Температура бы снизилась. Как это в доме нет спирта?! У вас же маленький ребенок! А как вы ему собираетесь температуру снижать в случае необходимости? А компресс поставить? Пора бы знать, папаша, что спирт принимается не только внутрь. Сейчас сделаю ей укол, температура снизится. Пошлите кого-нибудь в аптеку за лекарством.
