— Мы давно обращаемся друг к другу на ты. Ты уж очень смешно изобразила эту даму с молочной кухни.
— Неужели тебя совсем не волнует, что вас с Семенычем приняли за отца и деда?
— Я никак не пойму, что в этом плохого? Мы с Семенычем просто гордимся, что в упорной бескомпромиссной борьбе отстояли свое право на утренние походы на молоко-раздаточный пункт.
Александр засмеялся, потом наклонился и достал из сумки, стоявшей у его ног, аккуратно завернутый цилиндрический сверток. Он снял бумагу: в прозрачной стеклянной банке, на дно которой было налито немного воды, красовался букет весенних первоцветов. Невольный вздох восхищения вырвался у меня из груди.
— Это мне? Ой, красота какая!
— Тебе понравилось? Всю дорогу волновался, довезу или не довезу.
— Откуда такая красота?
— Там, где я был, уже наступила настоящая весна. Что можно подарить красивой молодой женщине, сыну которой исполняется семь месяцев? Конечно, цветы! Вот только я никак не мог предположить, что этим растрогаю ее до слез. Тебе так понравились цветы? Ты же каждый день видела море цветов, и не таких.
— Но мне их почти никогда не дарили.
— Почти?
— Пару раз мне дарили цветы клиенты.
— Торгуя цветами, перестаешь замечать их красоту?
— Нет, это совсем не так.
— Знаешь, однажды мы были на субботнике на кондитерской фабрике. Я никогда не видел такого количества шоколадных конфет разом, от этих сладких запахов рот непроизвольно наполнился слюной. Мои товарищи голодными глазами смотрели на огромные чаны с орехами, изюмом. Но видела бы ты спокойное равнодушие работниц, с которым они взирали на горы сладостей. Они просто привыкли и не воспринимали их как лакомство, которым наслаждаются. Так происходит и с цветами? Привыкаешь и перестаешь восхищаться, да?
— Конечно, невозможно каждую минуту восхищаться красотой цветов, когда смотришь на них, как на товар. Но почти каждое утро, придя на работу, я вспоминала сцену из американского фильма «Моя прекрасная леди»: на мрачной серой площади ранним утром цветочницы раскладывают заботливо укрытый на ночь товар. Чья-то рука сдергивает серые тряпки, и вся площадь оживает, расцвеченная яркими цветами. И хочется жить, петь, танцевать и смеяться.
— А в холод и мороз?
— В мороз, конечно, тяжело. Можно легко поморозить цветы, они же как дети, такие же нежные и ранимые, только жизнь у них намного короче.
— Все цветы и цветы, а каково тебе самой было в мороз?
— Конечно, трудно, хуже всего чувствовать, как постепенно холод начинает пробирать до костей, как уходит тепло. Попьешь чаю — становится теплее. К вечеру начинаешь настолько уставать от постоянной борьбы с холодом, на это уходят все силы. Становится совсем темно, чувствуешь, как волной накатывает и захлестывает тебя усталость, и начинаешь медленно замерзать. Хорошо, если есть клиенты, тогда волей-неволей начинаешь шевелиться, двигаться. К концу смены я порой так уставала, что, приехав домой, без сил садилась в коридоре на пуфик и просто ждала, когда согреюсь, и только потом начинала снимать верхнюю одежду. Мне порой казалось, что я настолько вымерзаю на улице, что согреюсь только весной. Но уже к следующему утру я накапливала достаточно энергии, чтобы работать дальше.
— Таня, у тебя никогда не возникала мысль, что часть ответственности за своего ребенка можно и нужно переложить и на чужие плечи?
— Как это понять?
— Неужели у того мужчины, с которым ты была знакома… Мне кажется, что он мог бы помогать тебе.
— Я не хочу говорить об этом. Сережа только мой и не может быть ничьим другим.
— Я не это имею в виду…
— Давай не будем об этом говорить
— Так он даже не знает о сыне?
— Почему ты так думаешь?
— Я прочел это в твоих глазах. Тебе не кажется, что ты жестоко поступила по отношению к нему?
— Нет. Этот человек вычеркнул меня из своей жизни. Я была ему не нужна, я была ему просто удобна. А сын ему тем более не нужен.
— А ты не можешь ошибаться? Может быть, ты его еще любишь?
— Нет. Я не хочу говорить об этом.
— Я рад.
— Чему? Тому, что у моего сына нет отца?
— Найти отца для такого замечательного сына не составляет проблем.
— Проблема состоит в том, захочу ли я искать отца моему сыну?
— Не все в жизни, к счастью, зависит от тебя.
— Как это нужно понимать?
— В жизни все так стремительно меняется, что ничего нельзя загадывать. Давай я помогу закатить коляску в подъезд, вам уже пора возвращаться домой.
— Откуда ты знаешь?
— Вы гуляете уже почти три часа, пора кормить мальчика.
— Мои действия контролирует весь подъезд?
— Ну что ты такое говоришь! Просто Семеныч мне сказал, во сколько вы с Сережей выехали гулять во двор. Тебе уже не страшно гулять на улице?
— Было страшно первые несколько дней, вздрагивала при виде каждой машины, которая проезжала рядом, а потом постепенно привыкла. Хочешь не хочешь, нужно гулять с ребенком каждый день при любой погоде и настроении. После того случая мне было немного страшно, но уже на второй день я уговорила себя сходить проведать моих знакомых у метро.
— Я всегда знал, что ты храбрая девочка.
— Александр, ну какая же я девочка?
— Очень хорошая и храбрая. Ты опять пытаешься показать мне, что сердишься на меня? Не надо, пошли лучше домой.
Александр помог поднять коляску по ступеням лестницы, мы поехали вместе на лифте. Мы вышли раньше: как я недавно случайно узнала, Александр жил двумя этажами выше нас.
Едва я успела покормить Сережу обедом и уложить спать, как позвонила Светлана. Утром нам не удалось толком поговорить: Маша капризничала. Теперь наши дети спали, а у мам появилась возможность немного поболтать.
— Ну, давай рассказывай, как прошло твое свидание?
— Светка, ты о чем?
— Лапочка! Не надо обманывать тетю Свету! Твой приятель не показывался несколько дней, я по твоему тону слышала, хотя и не спрашивала. А теперь твой голос звенит, как колокольчик. Сейчас вся светишься.
— Что, сияние доходит?
— Ага, даже по телефону слышно. Так, где его носило все эти дни?
— Был в командировке.
— Где?
— На юге. Он привез мне цветы.
— Подснежники?
— Нет, они больше напоминают фиалки, розовенькие и пахнут настоящей весной.
— Огурцами они пахнут. Знаешь, одной моей знакомой тоже дарили подснежники…
— Это были совсем не подснежники.
— Все равно.
— А что было потом?
— Потом, потом. Я же тебе рассказывала: начиналось с цветов, а потом она ему двойню родила.
— Светка, у тебя все твои рассказы оканчиваются одним и тем же.
