— Это пит-стоп. Держу пари, ты оскорблена. — Его глаза сияют, и он улыбается, без сомнения распознав критическое выражение у меня на лице.
— Предпочитаю твою новую квартиру.
— Я тоже, — говорит он.
Бреду по квартире дальше, всматриваясь в отсутствие тепла и уюта. Как он здесь живет? Тут все так обезличено, никаких картин или фотографий. Замечаю прислоненный в углу сноуборд, со сваленным вокруг него всевозможным лыжным снаряжением. На столике у стены, где я ожидала увидеть вазы или предметы декора, лежит мотоциклетный шлем и пара кожаных перчаток. Вот это сюрприз.
— Я не держу спиртного. Хочешь воды? — Он подходит к огромному черному холодильнику и открывает его.
— Да, спасибо.
Присоединяюсь к нему на кухне, вытаскиваю черный барный стул из-под черной гранитной столешницы кухонного островка. Джесси снимает пиджак, садится на соседний стул, поворачивается ко мне лицом и, прежде чем отвинтить крышку своей бутылки, протягивает мне стакан воды. Брюки на его длинных мускулистых ногах натянуты, но, учитывая высоту табурета, ступни прижаты к полу, а ноги заметно согнуты.
Мои ступни покоятся на подставке для ног.
Он потягивает воду, глядя на меня поверх бутылки, пока я играю со своим стаканом. Чувствую себя невероятно дискомфортно. Мне не следовало приходить. Все стало неловким, и я не знаю почему. Есть только одна причина, по которой он привез меня сюда. И, как последняя идиотка, я с этим смирилась.
Слышу его вздох. Он опускает бутылку на стол, берет у меня из рук стакан и ставит на столешницу. Ухватившись за сиденье моего стула, Джесси придвигает его ближе к своему, поворачивает лицом к себе, кладет ладони мне на колени. Он наклоняется ко мне.
— Почему ты плакала? — спрашивает он.
— Сама не знаю, — честно отвечаю я. По правде сказать, слезы застали меня врасплох. Причин, чтобы реветь из-за него, нет. Чувствую себя довольно глупо.
— Нет, знаешь. Скажи.
Обдумываю, что должна сказать, пока он изучает мои глаза, ожидая ответа. Легкая морщинка появляется у него на лбу, и теперь я понимаю, что этот хмурый взгляд сосредоточенно-озабоченный. Что мне ему сказать? Что я только завершила четырехлетние отношения с парнем, который постоянно мне изменял? Что за те четыре недели, прошедшие с нашего расставания, я воссоздала себя как личность и не хочу, чтобы кто-то снова ее забрал? Что у меня нулевое доверие к мужчинам, и тот факт, что он, совершенно очевидно, принц обольщения, создает для меня проблемы? О, и наконец, в глубине души я знаю, что все это может закончиться для меня очень плохо. Но не для него.
Однако он не захочет слушать эти девчачьи бредни.
— Сама не знаю, — вместо этого повторяю я.
Он вздыхает, хмурый взгляд превращается в мрачный. Постукивает пальцами по граниту. Я буквально вижу, как скрипят шестеренки в его голове, пока он разглядывает меня, покусывая нижнюю губу.
— Я не ошибусь, если скажу, что твоя неверная интерпретация наших с Сарой отношений была не единственной причиной, по которой ты избегала меня? — спрашивает он, но это больше похоже на утверждение, чем на вопрос. Он расстегивает свой «ролекс» и кладет его на столешницу.
— Возможно. — Отвожу взгляд — непонятно с чего немного пристыженная.
И вообще, откуда он это знает?
— Это разочаровывает, — говорит он решительно, но я не слышу разочарования в его голосе. Я слышу только раздражение. Мне не следует говорить ему, что, очень вероятно, я могу сильно в него влюбиться. Женщины, должно быть, каждый день в него влюбляются.
Я слегка отшатываюсь, когда он хватает меня за подбородок и притягивает мое лицо к своему. Его впалые щеки подтверждают мои мысли. Он скрежещет зубами. Сердится? А чего, черт возьми, он ожидал? Чтобы я упала на колени и целовала ему ноги? Он явно привык к такому. Это был просто секс, не так ли? Нам обоим нужно было выкинуть друг друга из головы, и это было хорошей возможностью. Мы воспользовались случаем, вот и все.
Ты так от него и не избавилась! Вот черт! Не думаю, что это произойдет в ближайшее время — если вообще произойдет. Он уже у меня под кожей.
— Что ты хотел от меня услышать? — спрашиваю я.
Он отпускает мой подбородок, издавая разочарованный вздох, и прежде, чем я понимаю, откуда приходит удар, хватает меня и швыряет на стол, от чего стакан с водой разбивается о кафельный пол. Звук с грохотом разносится вокруг нас. Он раздвигает ногами мои бедра, заставляя платье задраться, и атакует мой рот своим неумолимым языком, погружаясь глубоко и основательно.
Я слегка ошарашена его импульсивным нападением, но бессильна остановить, как физически, так и ментально. Я мгновенно покрываюсь гусиной кожей, а между ног становится горячо и влажно, он сильно толкается бедрами, поглощая мой рот. Обхватывает меня за зад, притягивая ближе, крепко прижимаясь к моему паху.
Ох, черт! Я стону, когда он двигает бедрами, не стыдясь того, что знает, что я загорелась, как лампочка в тысячу ватт. Отпустив мои губы, он пристально смотрит на меня, тяжело дыша. Его зеленые глаза дерзко сияют, в них виден голод.
Уверена, в моих глазах отражается то же самое.
— Давай-ка кое-что проясним, — говорит он, прерывисто дыша. Стаскивает меня со стола, так что я обхватываю его ногами за талию, и пристально смотрит. — Лгунья из тебя никакая.
Знаю. Так говорят и мама с папой. Я тереблю волосы, когда лгу. Непроизвольно — ничего не могу с этим поделать. Что еще мы проясним, а то я сгораю от желания?
Он целует меня, нежно лаская язык.
— Теперь ты моя, Ава. — Он двигает бедрами, заставляя меня подняться вверх и напрячься, чтобы освободиться от безжалостного жужжания в паху. Мы находимся лицом к лицу. — Я оставлю тебя навсегда, — сообщает он мне, сопровождая это толчком бедер.
Обнимаю его за плечи и целую в роскошные влажные губы, как бы говоря: «Хорошо». Я снова отчаянно нуждаюсь в нем. У меня большие неприятности.
— Я собираюсь завладеть каждой... частицей… тебя, — четко и резко выделяет он каждое слово. — На этом прекрасном теле не останется места, где я не побываю: в нем, на нем или над ним. — Его голос смертельно серьезный и наполнен страстью, что лишь немного увеличивает частоту моего сердцебиения.
Каждую частицу, значит? Стоит ли мне углубляться в это? У меня нет ни малейшего шанса. Меня ставят на ноги и разворачивают, прежде чем расстегнуть молнию на моем бедном, измученном платье. С меня снимают лифчик и так же быстро отбрасывают в сторону.
Наклонившись, он целует мой затылок, обдувая его прохладным мятным дыханием, вызывая восхитительную дрожь от смеси тепла языка и прохлады. Господи, во мне все гудит. Я сгибаю шею, двигаю лопатками, чтобы облегчить покалывание, пронизывающее все тело.
Он склоняется к моему уху.
— Повернись.
Делаю, что мне говорят, поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него, и обнаруживаю выражение чистой решимости, когда он усаживает меня обратно на кухонный островок. Кладу руки ему на плечи, но он перехватывает их, и я неохотно позволяю отвести их вниз к столешнице, и держусь за край.
— Руки остаются здесь, — твердо говорит он, отпуская их, подкрепляя свое требование уверенным тоном. Он цепляется пальцами за верх моих трусиков и дергает их. — Приподнимись.
Переношу вес на руки, приподнимаю зад со столешницы, чтобы он мог стянуть их вниз по ногам, опускаюсь обратно, освобожденная от нижнего белья. Я совершенно голая, а он все еще полностью одет. И не похоже, чтобы в ближайшее время он собирался раздеваться. Хочу видеть эту грудь. Перевожу руки с края стола на полы его рубашки.
Медленно качая головой, он отступает назад.
— Руки.
Надувшись, я снова берусь за край стола. Хочу видеть его, чувствовать. Это несправедливо.
Он касается верхней пуговицы.
— Хочешь, чтобы я снял рубашку? — Его низкий, хрипловатый голос рушит мое терпение.
— Да, — выдыхаю я.
— Что «да»? —ухмыляется он, и я щурюсь.
— Пожалуйста, — выдавливаю и глубоко вздыхаю, прекрасно осознавая, что ему нравится заставлять меня умолять.
