– Вы имели дело… с множественными шрамами? – спрашиваю и краснею как-то вдруг и полностью.
– Арина, мои лучшие друзья – байкеры. Я сам однажды вылетел с мотоцикла и чуть не убился к чертовой бабке; один неадекват как-то раз подстерег меня и пырнул от души ножом в живот. Я и не такое видел, я опытный.
Знаете, что меня подкупает в нем больше всего? Открытость и честность. Ему хочется доверять, и я решаюсь. На платье у ворота три маленькие пуговки, и я, смущенно кашлянув, как в бурный ручей ныряю. Быстро, чтобы не передумать, расстегиваю пуговку одну за другой, расширяю вырез. Обнажаю кривые рубцы, фокусируя взгляд на какой-то картине. После закатываю рукава, ни на кого не глядя, и жду чего-то. Я не вижу деталей рисунка, потому что перед глазами от стыда все плывет, но так я хотя бы не вижу лица Брэйна. Так мне проще – спрятаться всегда легче.
– Фак, – выдыхает Брэйн, а рука Мирослава с силой сжимает мое колено.
– Красиво, да? – усмехаюсь и дрожащими пальцами пытаюсь застегнуть пуговицы.
Но Мир убирает мои руки и в две секунды справляется сам. Черт, я ведь так и привыкнуть могу к тому, что часть моего груза на себя принимает.
– Не нервничай, тут врагов нет, – шепчет на ухо и усаживает себе на колени. – Вот так вот лучше, а то сбежишь еще.
– Не сбегу.
– Что-то не похоже.
– Мир, это неприлично, пусти, – мы шипим друг на друга, возимся, но Брэйна, похоже, сложно удивить.
Он думает. Берет со стола ручку, стучит ею себя по ладони, смотрит в сторону, а между бровей от размышлений глубокая складка. Сколько ему? Не больше тридцати, но в глазах мудрость.
– А сама ты что по этому поводу думаешь? – Брэйн смотрит теперь на меня прицельно, разбирает на молекулы, ищет во мне сомнения. Видит их, потому и спрашивает.
– Это была моя идея, – парирует Мир. – Просто решил, что твоя консультация не помешает.
– Правильно решил. Но вдруг девушка не хочет?
– Я… я не знаю. Просто никогда не думала о таком варианте.
– Подумай, – то ли просит, то ли приказывает Брэйн и берет со стола визитку. – Это моя личная. Я могу тебе помочь, просто ты должна действительно этого хотеть. С обратной стороны ссылка на мою инсту, в ней все работы. Стиль оценишь на досуге, мастерство. И контакты указаны, если все-таки решишься.
Забираю картонку из пальцев Брэйна, в кулаке ее сжимаю, как билет в какой-то новый неизведанный мир. Ерзаю на коленях Мирослава, ощущаю тяжесть его ладоней на своих бедрах, но сейчас в этом нет интима и сладостной дрожи. Только безмолвная поддержка, от которой я смелею окончательно:
– Если я все-таки решусь, можно, чтобы татуировку мне делали вы?
Облизываю пересохшие губы, смотрю прямо в лицо Брэйна, в его глаза ореховые, а он кивает. Просто кивает, и это значит намного больше всяких громких слов.
– Но на лице ничего делать не буду! – зачем-то поясняю, и татуировщик смеется.
– На лице и не надо, потом пожалеешь, – заявляет совершенно серьезно. – Но другие части тела… почему нет? Слава богу, мир изменился и теперь узоры на коже не признак маргинальщины или судимости.
Вдруг понимаю, что Кате это не понравится. Несмотря на то, что она владеет баром, а еще прогрессивная и современная, может взбунтоваться. Запретить. Устроить скандал. Мало ли, что взбредет в голову моей экспрессивной сестре? Но, с другой стороны, разве не я сама – хозяйка своего тела, своей жизни и судьбы? Во всяком случае, пока Кате волноваться не о чем. Я всего лишь познакомилась с отличным человеком, увидела красивые картины и получила новый опыт. А насильно меня в кресло, и правда, никто сажать не собирается.
***
– Он хороший, – говорю Мирославу, когда его машина выезжает со стоянки тату-салона.
– Понравился? – Мир косится в мою сторону, а на губах самодовольная улыбка. – Только он женат.
– Дурак, – смеюсь и шутливо бью Мирослава по плечу. Тот притворяется, что нанесла ему травму, несовместимую с жизнью, кривится и морщится, стонет даже. – А ты артист!
– Есть такое дело, – важно кивает и улыбается. – Если серьезно, я ведь говорил, что все будет хорошо. А ты боялась и не верила.
– Ты всегда знаешь, как лучше, да?
– Преимущественно, – снова эта усмешка, от которой у меня пальцы ног подгибаются. – Вот сейчас я знаю, что ты голодная.
– На лице написано?
– Именно!
Мирослав уверенно ведет машину, смотрит строго на дорогу, а руки на руле лежат обманчиво расслабленно. Он так и не надел куртку, и я невольно рассматриваю татуировки. Пламя, черепа, какие-то руны, еще что-то. Будто бы хаос, а на теле Мирослава дивная гармония.
– Куда мы?
– В одно чудесное место. Но сначала в Мак заедем. Или ты больше БК предпочитаешь?
– Да неважно…
– Нет, детка, очень важно. Учись четко озвучивать свои желания, – словно бы поучает, но его уверенность каким-то образом мне передается. – Вот чего ты сама сейчас хочешь?
Задумываюсь. И правда, я же сама чего-то хочу. А чего? После визита к Брэйну у меня совершенно спутались все мысли, но я изо всех сил к себе прислушиваюсь.
– Пончиков, – заявляю, решительно кивнув. – Тех самых, помнишь? А потом в сквере посидим. Можно?
Мирослав шумно и резко выдыхает и сворачивает к обочине. Глушит мотор, ко мне оборачивается и смотрит прямо в глаза:
– Арина, тебе можно все. Просто говори, не замыкайся в себе.
Он тянется к моим губам, целует решительно, всю дурь из меня выбивает, энергией делится. Его кожа горячая наощупь, а моя мурашками покрытая будто в ознобе. Меня натурально потряхивает, по позвоночнику пробегает сладкая судорога, до кончиков пальцев пронзает, дрожать вынуждает. Пончиков мы берем много. Под завязку набиваем ими огромный пакет, выбираем, кажется, все виды сладкой выпечки. Даже нелюбимые мной смородиновые покупаем – просто так, птицам накрошим, их в сквере всегда много.
Бредем в сторону сквера, но путь кажется бесконечным, потому что мы постоянно останавливаемся и целуемся. Друг к другу льнем, обнимаемся. Когда мерещится, что на нас кто-то смотрит, отрываемся, чтобы через пять метров снова продолжить. Пончики сладкие. Мир измазывает кончик моего носа шоколадом, я мараю его щеку лимонным кремом. Смеялась ли я когда-нибудь столько? Не помню. Несколько раз звонит Катя: ей то одно нужно от меня, то другое. Не замерзла ли? Где гуляю? С кем?
– С Мирославом… мы завтракаем.
Катя делает паузу, и я буквально кожей чувствую ее недовольное сопение. Ей не нравится Мир, я поняла это еще утром, но в моей голове это вряд ли что-то может изменить.
– Когда дома будешь?
– Кать, честное слово, не знаю.
Мирослав отщипывает крошечные кусочки от смородинового пончика. Один кладет в рот, а остальные под ноги рассыпает. Стая голубей и шустрые воробушки слетаются вокруг, норовя ухватить куш посолиднее, дерутся, смешно шумят и гневаются на собратьев.
– Ночевать хоть придешь?
– Да, Катя, обязательно. Я и в «Ирландию» заскочу. Не переживай.
Катя вздыхает, говорит, что я вдруг стала совсем другой, и просит быть осторожнее.
– Поговорим потом, хорошо? У меня кофе сейчас остынет.
Вероятно, Катя хочет еще что-то сказать. Заметить, что сестра должна быть важнее любого кофе, но я кладу трубку. Бунтую ли? Вероятно, но сегодня мне не хочется выслушивать нотации и наставления старшего поколения. Потом. Когда-нибудь потом.
– Куда мы едем? – спрашиваю, когда снова оказываемся в машине.
– За твоей скрипкой. Мне кажется, наступило время отдать ее хозяйке.
14 глава
Арина
– Скрипка… моя скрипка?
Я повторяю это вновь и вновь, про себя и вслух, а по спине ползет липкий холодок. Мое прошлое оживает, обретает контуры. Тот самый день, разделивший жизнь на до и после, сделавший из меня не столько физического, сколько морального инвалида, выступает из тумана. Я снова пытаюсь задвинуть его в дальний угол, накинуть на него ветошь, спрятать, но он упорно маячит в сознании, непотопляемый. Хочется то ли плакать, то ли смеяться – не знаю, чего хочется больше. Во мне бушуют смешанные, оглушительные в своей прямоте, сокрушительные эмоции. Хватаюсь за ручки сумки, тяну их в разные стороны, рискую порвать. Суставы пальцев ноют, фантомные боли возвращаются с новой силой. Становится холодно, и все стекла в машине вдруг мерзко скрипят.
