Подаренная ему. На грани - Маша Драч

— Дед научил. Он в молодости занимался конькобежным спортом. Потом тренером долго работал.

— А родители?

Я отвернулась к окну. Не то чтобы тема родителей как-то ранила меня или давалась с особенным трудом. Просто здесь не о чем говорить. Да и не с Амирханом же это обсуждать.

— Не знаю я их. Вот и всё, — буркнула я.

— А Назар как оказался в твоей жизни? — черные густые брови Амирхана чуть сошлись на переносице.

— Длинная история, — отмахнулась я. — Долго мы еще здесь пробудем? — я взяла с заднего сидения свою бутылку с водой и осушила ее.

— Не знаю. Думаю, что — нет, — Амирхан посмотрел на свои умные часы.

— Так, а что это у тебя за нелюбовь такая к холоду?

— Недоношенным родился, — так же нехотя ответил Амирхан, как и я ответила на вопрос, касательно родителей. — Кажется, это как-то повлияло. Немного холода и всё — меня сносит высокая температура, кашель и прочие атрибуты. Отец был убежден, что с возрастом я стану крепче. Не стал. Но это не смертельно, если следить за своим здоровьем. Поэтому я пока выберусь из машины, потому что здесь уже холодно и попробую дозвониться. А ты отдыхай и не волнуйся, — Амирхан как бы не нарочно прикоснулся к моей ладони, а затем вышел из машины.

Я, не моргая, смотрела ему прямо в спину. Этот человек может быть… нормальным. В том смысле, что обращаться со мной не, как с вещью, а как с женщиной. И это даже приятно. Позаботился о моем комфорте. Мелочь. Такая дурацкая и ничего не значащая мелочь. Но всё-таки… Тогда, на кой чёрт временами Амирхан ведет себя, как скотина? Может, действительно всё дело в культуре и менталитете?

Стоп!

Я быстро отмела от себя вот эти оправдательные и унизительные предположения. Никаких поблажек. Ни единой. Амирхан не имел права так со мной поступать. И я этого не забуду. Не забуду ни ту разрывающую боль, ни кровь. Ничего не забуду.

Я тоже выбралась из машины и втянула носом горячий сухой воздух.

— Сигнал здесь не ловит, — заявил вдруг Амирхан. — Попробую еще раз оживить нашего зверя, — он полез под капот.

Я бочком прошла поближе к Амирхану. Похоже, он разбирался в машинах, потому что его движения были уверенными и чётко выверенными.

— Айла мне как-то рассказала, что ты мечтала стать балериной, — прозвучало из-под капота.

Я прикусила внутреннюю сторону щеки. Вот же маленькая разведчица, всё капитану своему донесла!

— Не волнуйся, — Амирхан выпрямился. — Это единственное, о чем она мне рассказала. Не имею привычки всё выпытывать, и разносить сплетни.

— Мечтала, — кивнула я. — Но это еще было в детстве. Ничего особенного.

— А я гонщиком хотел стать, — Амирхан посмотрел на свои руки, они были немного выпачканы. — Подашь мне салфетки? Они в бардачке.

Я принесла салфетки и передала Амирхану, а он продолжил:

— Отец не позволил, потому что это опасное увлечение. Когда стал взрослей, хотел быть ветеринаром. Тоже не получилось, потому что отец уже понемногу начал приучать меня к семейному делу. У нас верфи есть. И так несколько гидроэлектростанций. И мне нравится то, чем я теперь занимаюсь. Поэтому никогда не знаешь, что найдешь, когда потеряешь, — Амирхан вытер руки и взглянул на меня.

У меня почему-то вдруг защипало у переносицы. Слёзы. Я отвернулась и скрестила руки на груди. Палящее солнце продолжало умывать мое лицо своими жаркими лучами.

— Вика? — Амирхан подошел ко мне и впервые от него исходил не сладковатый аромат кальяна, а запах машинного масла.

Ну и зачем надо было подходить? Будто ему не всё равно. Пару минут пройдет, и я обязательно успокоюсь.

— Что случилось? — осторожно спросил Амирхан.

Так отчаянно захотелось ему врезать. Не потому, что он — это он. А потому что такие вопросы никогда не способствуют быстрому эмоциональному успокоению. Не люблю плакать. Чёрт! Всё ведь было очень даже хорошо. Пустыня и мы, рассекающие барханы, будто гребни волны.

— У меня ничего нет, — сдавленным голосом ответила я, понимая, что Амирхан так просто не отцепится. Он действительно упрямый как осёл. — Ничего. Я всё потеряла. У меня никого не осталось. Я — никто. Дедушки давно нет. Моя бабушка умерла и… Мне очень сложно, — я почувствовала, как по щекам скользнули крупные горошины слёз. Они оказались жарче самого солнца. — А теперь я здесь. И я чертов подарок! Что со мной будет? Что я найду? У меня ничего нет. Ни-че-го, — голос сел, и я замолчала.

Спрятала лицо в ладонях и расплакалась. Казалось, что из меня одним единым горьким потоком выплёскивалось всё то, что накопилось за последние несколько месяцев. Я — ничтожество. Меня некому защитить. У меня больше нет семьи. Ни единого родного человека. Это… Это было так страшно. Побег от собственных мыслей не привёл ни к чему хорошему.

Амирхан молчал. А я плакала и ненавидела себя за это. Он обнял меня. Со спины. Двумя руками. Крепко, но не удушливо. Зачем Амирхан это делает? Всхлип застрял в горле, и я резко застыла, оглушенная тем, что сейчас происходило.

— Да, ты — мой подарок, — услышала я у своего уха. — Моя женщина. Разве женщина не может стать подарком для мужчины?

— Я — человек, а не вещь.

— Разве я назвал тебя вещью? Хотя бы раз.

Я ничего не ответила, потому что, кажется, Амирхан меня никогда и не приравнивал к вещам. Это я сама выбрала себе эту роль.

— Подарок, женщина, подруга, человек — это всё про тебя. Поэтому ты уже никак не можешь быть никем. Мне жаль, что твоя бабушка умерла. Я так понимаю, вы были очень близки. Знаешь, я был очень привязан и к матери, и к отцу. Кстати, моя мать тоже была русской. Но она умерла от рака. Я тогда еще подростком был. Несколько лет назад отца не стало. У меня есть очень много родственников, но по-настоящему близких людей уже нет. Так распорядилось небо. И я принял это.

Я вытерла тыльной стороной ладони последние слёзы и шмыгнула носом.

— Держи, — Амирхан протянул мне салфетки и осторожно приподнял голову за подбородок.

Я не хотела смотреть на этого мужчину заплаканными глазами. Не хотела, чтобы он видел меня вот такой. Его радужки сейчас были невероятно насыщенного изумрудного цвета.

— У тебя есть я, — серьезным тоном произнес Амирхан. — И у тебя будет всё, если ты впустишь в свое сердце и доверишься мне.

— Скольким девушкам ты это говорил?

— Ни