как на прыгунью с шестом, взявшую высоту четыре сорок. А потом вдруг обозлился на награждении…
Я вообще не поняла, как это вышло. Что за зверь напал на моего профессора между фуршетом и торжественным моментом вручения Ивановой грамоты?
Мой триумф превратился в размазанный по чашке кисель, а на фото победителей кустились мои хмурые брови домиком.
Заболоцкий даже не взглянул на меня — встал и ушёл, сопровождаемый своей прилипалой Барановой.
Совсем расстроилась. Ради чего я так мучилась? Чтобы его кислую рожу наблюдать или любоваться, как он со своей англичанкой трëтся? Разлюбезный профессор верно думает, что я совсем глупая и не заметила, как он всю её провизию в автобусе умял, будто с голодного края вырвался. Ну и к черту, найду себе помоложе и покрасивее. Больше никакой правильности: откладываю строгий прикид, в котором выступала, и для дальнейшего мероприятия подбираю короткую кожаную курточку и тугую, ничего не прикрывающую джинсовую юбку.
Нас приглашают на запуск в небо воздушных шаров с символикой мероприятия. И я, широко улыбаясь, беру под ручку Панькова. Хватит уже предлагать себя и бегать за ним как на поводочке. Я его сюда пригласила, ну ладно, не совсем пригласила, скорее, лёгким шантажом заставила приехать, но он мог быть настойчивее и отказаться. А после он даже не подошел ко мне, как будто мы чужие люди. Да он вообще ни разу не заговорил со мной в Керчи. Преподаватель обязан общаться со своим студентом! Это же его работа, его доклад!? Как вообще можно так игнорировать победившего ученика?!
Роман Романович даже не поворачивается в мою сторону, а если и смотрит, то, что называется, «волком», будто я его родную маму в плен продала на турецко-иракской границе. Я для кого, блин, так старалась? Для его затылка, что ли?
Дурацкая пафосная показуха проходит возле корпуса преподавателей и, сжав руки в кулачки, а заодно и куртку Панькова, который, к слову, тоже влюблен в Баранову, я любуюсь очередной семейной идиллией.
Баранова что-то втирает моему профессору, вместе они пялятся в небо, провожая стайку ярких шариков, а мой Заболоцкий во время разговора просто берёт и кладет руку на её талию.
У меня тут же разыгрываются: подагра, ревматизм, мигрень, а от ревности и зависти пухнет печенка. Мой мозг обычно не устаёт подкидывать мне всевозможные идеи, но сейчас он словно отключился. Задача только одна — убить сучку!
— Роман Романович, мне нужно срочно с вами поговорить. — Дëргаю его за локоть, пробравшись сквозь толпу студентов и преподавателей.
Все они задрали головы вверх, улюлюкают и хлопают, никто на нас внимания не обращает, кроме Барановой, естественно.
— Иванова, дай своему преподавателю возможность отдохнуть. Нехорошо перебивать старших.
Я смотрю на неё исподлобья. То, что ты старше, милочка, видно невооруженным глазом, клешни свои от него убери, иначе засуну их в измельчитель для костей, я такой в столовой видела. Это я, конечно, про себя. Вслух-то я такое никогда не выдам, несмотря на напускную храбрость.
Заболоцкий молчит, смотрит куда-то вдаль. А я дышу — тяжело, громко — жду его решения. А потом, плюнув, оставляю их. Пойду в преподавательский корпус, водички попить. Я там как раз фонтанчик видела, у них и автомат с кофе есть, и ларёк с газетами. Куплю себе «Комсомольскую правду», запрусь в номере и буду читать. А на «Что? Где? Когда?» у нас Баранова поедет, у неё мозгов много, вон как прическа на лбу топорщится. А что я? Я ничего. Я глупая студентка.
Купив себе стаканчик чёрного, как моя жизнь, американо, я сижу на диване в фойе и давлюсь горькой жижей. Как дура себя веду, однозначно.
— Иванова! — Влетает в коридор злой как чёрт профессор.
— Да, Роман Романович. — Не поднимая глаз, сосу свой горький противный напиток. — Я понятия не имею, когда вам с Барановой лучше свадьбу отпраздновать. Я только про в мае маяться поговорку знаю.
— Иванова, это недопустимо!
— Да ладно, можете так не напрягаться. — Перебрасываю ногу на ногу. — С докладом я выступила, больше нас ничего не связывает, ну, кроме зачета в конце семестра. Но это я и без вашего протежирования заработаю. Так что давайте, вторым залпом полетят розовые шарики.
— Идём! — Зло подхватывает меня за локоть профессор. — Хочешь поговорить — мы поговорим, только без свидетелей.
* * *
— Наташа, хватит! — рычит профессор, протаптывая дырку в казенном пансионатском ковре.
Ох уж эти ромбики с квадратиками и кругами по спиралькам.
Всё так быстро меняется. Ещё полчаса назад я и помыслить не могла, что окажусь в его комнате. А теперь сижу и любуюсь на своего профессора, аж пальчики ног подгибаются. Моя мама точно сошла бы с ума, узнай, как бесстыже я навязываюсь взрослому опытному мужчине. Не о такой дочери она мечтала, совсем не так развивается сюжет о пресловутой Золушке. Прекрасный принц должен был увидеть меня и обалдеть, а в итоге одурела здесь только я.
Очень-очень волнуюсь. В ушах пульс шкалит, в горле что-то хлюпает и руки словно скручивает. Состояние непонятное и ранее мной неизведанное. Не могу сказать, будто не рада тому, что Роман Романович затащил меня в свой номер. Но я ведь не дура, и прекрасно понимаю, что это конец — он привел меня, чтобы в очередной раз отчитать и рассказать, как нужно вести себя правильно. Печально, но в то же время я чувствую волнение из-за того, что мы наедине в закрытом пространстве.
Разглядываю его и не могу налюбоваться. Крепкий, широкоплечий мужчина в самом расцвете сил, а как сидят на нём брюки и голубая рубашка в цвет глаз. Ткань обтягивает мощную грудь, и я буквально таю от этого зрелища.
Но это наш последний такой разговор. Уверена. И больше терпеть мои выходки он не станет. А я понимаю, что наломала достаточно дров, пора успокоиться. Сейчас вот Баранова один плюс два сложит и сразу же заподозрит, куда это мы оба запропастились.
— Наташа, прекрати! — повышает голос, изучая меня, как будто обладает способностью телепатии.
Я сразу юбку тяну вниз, приподнимаясь и опускаясь, словно мне неудобно. У Заболоцкого строгое, почти хищное выражение лица. Скулы заострились, даже на шее выступили вены от возмущения. Ни хрена себе он разошёлся. Почему-то рядом со мной он часто кричит, машет руками и мечет молнии. Так- то на парах в университете он очень сдержанный. А как студентка Иванова что-нибудь выкинет, так в Халка превращается, даром
