толчке какого-то захудалого придорожного кафе. Прошерстите каждую страну, в которой нет экстрадиции. Скорее всего, он на время схоронится в каком-нибудь богом забытом месте. Разошлите компроматы его деловым партнерам, пусть узнают, на какие суммы он их кидал. В его окружении есть люди, которые подобного не простят. Отправьте документы в комитет по борьбе с экономической преступностью. Покажите ФСБ всё, что у вас на него есть. Лишите его всех возможностей скрываться. Закрывайте все фирмы. Уничтожьте всё! Всё отберите! Откопайте все теневые бизнесы, все пустышки и счета на островах. Проверьте всех возможных родственников и их финансы. Все деньги переводите на благотворительность. Чем больше людей будут его искать — тем больше шансов, что найдут.
— Хорошо, всё сделаем.
Князев сбрасывает вызов, и долго изучает мое лицо.
— Влад… я всё понимаю, но ведь… её не вернуть…
— Знаю… Но за это должны ответить…
— Мы «убрали» всех, кто в тот день был в ангаре. Всех, кто хоть даже отдаленно помогал ему…
— Но есть ОН…
Смирившись с тем, что я не собираюсь отступать, друг устало выдыхает и медленным шагом начинает двигаться вдоль узкой алее.
— Что медсестра?
— Ничего… вертится вечно рядом… раздражает уже…
Я пытался отвадить эту настырную девушку десятки раз, а она снова оказывалась рядом.
— Я, правда, благодарен, но пора уже объяснить, что ей ничего не светит на горизонте. Максимум, что я могу ей предложить — это дружбу.
— Думаешь, согласится? — Неуверенно сводит брови на переносице.
— Думаешь, меня это волнует?
Наше время.
— Что эта мразота может делать в банке? Мы же давно перекрыли ему «воздух». Отобрали все бабки…
— Но ведь мы всегда знали, что его кто-то спонсирует…
Это да… Все эти годы я знал, что он жив. Чувствовал его нутром, но никак не мог понять, за чей счет он живет. Мы давно поняли, что у него есть какой-то тыл, который финансирует его существование, помогает скрываться, но никак не удавалось узнать, кто этот человек…
— Ребята сейчас ломают базу банка. По времени с камеры установят имена тех, кто в этот период проводил любые операции. Так нам будет проще найти его, если он сменил имя.
— Хорошо. Я домой, нужно с Наташей поговорить.
— Будь к ней… благосклонней, что ли… Она и так натерпелась с тобой за все эти годы.
— Князев, ты же знаешь… я никого не держу…
— Да знаю я, но перестань быть мудаком, а? Она тебя 7,5 лет ждала. Мирилась с арктическим холодом и всегда была рядом. Вы всего год вместе, но Влад… она больше 8 лет живет в тени другой женщины, которой заведомо проиграла, и даже не знает об этом. Ничего не рассказывать — это твоё решение и твое право, но… будь мягче… Она боролась за тебя с призраком, которому ты будешь принадлежать до последнего вдоха и это не честно по отношению к ней. Я не говорю, что ты должен её любить, просто… раз уж ты пустил её в свою жизнь не как друга, а как женщину — уважай её. Она не виновата, что ты… такой…
— Мне пора. — Покидаю помещение и на ходу обдумываю слова друга.
Он прав, и мне уже стоит это признать. Я ведь действительно все время держу Наташу на расстоянии вытянутой руки, и так будет всегда.
С самого начала я принял решение ничего не рассказывать ей о Карине, но наверно честнее было бы сразу выложить все карты и позволить ей самой сделать выбор.
Эта тема была настолько болезненной для меня, настолько «моей», что я, практически, с ревностью относился к каждому упоминанию о ней.
Мне не хотелось никого впускать в мир, где ни для кого, кроме нас, нет места.
Только я забыл, что и я для нее теперь его там тоже нет…
Мне никто не нужен был рядом, а Наташа… стыдно признать, но это, скорее, жалость, чем чувства. Она так отчаянно старалась быть рядом со мной, что в конечном итоге, спустя 7,5 лет, я позволил это, потому что смотреть и дальше на её взгляд побитой собаки было невыносимо.
В доме стояла непривычная тишина. Из кухни не доносились ароматы выпечки, не звучала фальшивая песня тоненьким голоском, и, переступив порог, я точно знал, что дом пуст.
На столе в гостиной нахожу записку, и еще до того, как прочитать её, в душе я обрадовался, что она ушла от меня. Это было бы самое правильное решение женщины, которой ясно дали понять, что, как мать своих детей её не рассматривают, да и в жены особо брать никто не хочет. Но нет, там всего лишь несколько слов о том, что девушка уехала погостить к родителям.
Мне кажется, что это особая способность всех женщин: чувствовать на подсознательном уровне, что конец близок, и всячески стараться избежать этого, банально сбежав на время.
Неделя пронеслась, как один день, и вот меня дергает от громкого «Милый, я дома», которое разлетается по всему дому, отбиваясь эхом и неприятно бьет по ушам.
— Я в гостиной. — Потираю лицо ладонями, чтобы немного взбодриться и жду, когда девушка подойдет ближе.
— Привет, — обнимает за плечи со спины, переклонившись через спинку дивана.
- Присядь, Наташ… нам надо поговорить… — Убираю её руки, слегка отклонившись от поцелуя в сторону.
Девушка покорно кивает, поджимает губы и тяжело вздыхает.
Если она думала, что за эту неделю меня попустит, и я успокоюсь, то так оно и вышло, только вот ей это не на руку.
На стеклянный стол опускается фотография.
Мазнув по ней взглядом, Наташа поднимает глаза на меня и кивает.
— Я всегда знала, что есть другая женщина…
— Да, есть. Вернее, была…
Удивленный взгляд сменяет грустный, и я вижу в её глазах зародившуюся надежду.
— Это Карина… — на миг прикрываю глаза, потому что собираюсь произнести слова, способные вырвать мне сердце и разорвать все вены в теле. — Она…
Не могу… сказать это вслух, это очередной раз принять, что её больше нет, и никогда не будет. И вроде за столько лет я это осознал, но …
Девушка изучает фото, приковав к нему все свое внимание.
— Мне с самого начала нужно было быть честным с тобой, и я прошу за это прощение, но…
— Это ОНА, да? Та, что раз и навсегда? — С горечью в голосе спрашивает, но ей не нужен мой ответ. Она слишком прицельно смотрит мне в глаза.
— Наташ, тебе нужно понять, что ни одна женщина не сможет
