Два часа спустя мы, наедине с Эмбри, покачивались над землей в закрытой кабинке; наши губы были сладкими от сахарной ваты, а тела пылали от желания. Я ощущала его запах — что-то напоминающее лимонное и жаркое, как желе. Этот запах скручивал пальцы моих ног в обуви, этот запах заставлял меня желать его поцелуя.
По одну сторону от нас было неугасаемое сияние города, а по другую простиралось озеро Мичиган. Мы с Эмбри были двумя полумрачными фигурами посередине, наполовину скрыты в тени, наполовину освещены смутным светом города, а под нами растянулись карнавальные аттракционы. Мы сидели на одной стороне кабинки, наши тела были недостаточно близко друг к другу, и всего минуту назад Эмбри взял меня за руку. Весь вечер я замечала случайные соприкосновения пальцев и плеч, отметила момент, когда он с улыбкой вытер сахарную вату с уголка моего рта. Но было что-то такое осознанное и преднамеренное в том, что Эмбри дотянулся до моей руки и крепко сжал ее. Затем наши пальцы переплелись, и что-то в моем сердце щелкнуло.
Кроме него был лишь один мужчина, с которым я держалась руки, и это был Эш, четыре года назад. Я забыла, каково это: пальцы скользят по ладони, сжимают. После Эша я избегала романтики и секса в любой форме по причинам, которые сама не совсем понимала, и теперь из-за минутной слабости оказалась наедине с человеком, который был живым воплощением романтики и секса. Даже его недостатки были привлекательны: иногда хмурился и мрачнел, когда мы говорили о нашем прошлом — я старательно уклонялась от тем вроде Эша или моего деда, а он еще более старательно избегал разговоров о войнах и Карпатах. Он флиртовал со мной с такой уверенностью и самонадеянность. Его мимолетная головокружительная улыбка, пока мы говорили о будущем и местах, которые хотели увидеть и посетить.
Он был похож на настоящего мужчину, излучающего самонадеянность, но моментами казался неуверенным; человека, смеющегося лишь потому, что не знал иного способа изгнать темноту; человека, который жаждал связи, но не мог никого подпустить к себе для этого.
Другими словами, несмотря на все мои таланты анализа и восприятия, я не могла избавиться от ощущения, что Эмбри очень похож на меня.
И за всю ночь пока мы разговаривали о Кембридже, литературе и о прекрасном уголке Олимпийского полуострова, где он вырос, он ни разу не спросил меня о вечеринке. Не спрашивал, почему встретил меня плачущей, с зареванным лицом, ищущей такси. Я была очень благодарна за это. Настолько, что захотела рассказать ему сама, пусть и упустив некоторые детали.
Я взглянула вниз, на наши переплетенные руки; вверх, на его лицо. Эмбри заинтересованно взирал на меня, немного сдержанно, словно кошка, выжидающая игрушку, собираясь накинуться на меня с минуту на минуту.
Я вздохнула и начала:
— Я встретила кое-кого сегодня на вечеринке.
Он кивнул, будто ожидал этих слов весь вечер.
— Мужчину?
— Того, к кому неравнодушна. И да, это мужчина.
То, как Эмбри забавно скривил губы, я сказала бы, что он боролся с желанием подшутить над моей толерантностью, я оценила это. Мне нравилось шутить с Эмбри, но я хотела скинуть это со своих плеч.
— Прошли годы с тех пор как мы… В общем, на самом деле мы не были вместе. Но это не изменило моих чувств. Мы неожиданно встретились сегодня днем, и я думала, что то же самое творилось с ним. А затем я увидела его с кое-кем, и мне стало больно. Я злилась на себя. За то, что чувствовала боль, ведь была неправа. Нормальный человек не будет чувствовать что-то подобное, когда за четыре года не было ни ответных намеков, ни встреч, никакой надежды на отношения. — Я откинула голову назад на подлокотник сиденья и сказала: — Я чувствую отвращение к самой себе.
Эмбри отпустил мою руку, и всего на секунду подумала, что своим рассказом я могла ввести его в заблуждение о себе, и он почувствовал отвращение ко мне, но потом он спустился на пол кабинки и, оказавшись на коленях между моих ног, взял обе мои руки. Сквозь прозрачный пол под его коленями я видела вращающуюся карусель на головокружительной высоте. Люди, как крошечные игрушки, гуляли, ходили по магазинам и ели, словно были в кукольном мире.
Эмбри поднес мои руки к лицу, они заскользили по резким линиям его челюсти и скулам, пальцы пробежались по сильному контуру ровного носа и гордому лбу — мне не следовало позволять ему этого. Мои руки блуждали по его каштановым волосам, густым и мягким, слегка курчавым, затем по шее, где я погладила теплую кожу вдоль воротника его рубашки.
— Сладкая Грир, — пробормотал он, закрыв глаза и склонив голову к моим коленям. — Я тоже чувствую отвращение к себе.
Я замолчала, впитывая его слова.
— Я точно знаю, что ты чувствуешь. У меня есть кое-кто. Он был для меня многим годы, но он не мой. Неважно, сколько бы я ни просил, сколько бы… — его дыхание сбилось, — не отдавал себя. Это разбило меня настолько, что думаю, я никогда не смогу найти другого человека и навсегда буду обречен быть несчастным.
Я вновь начала поглаживать его, сердце разрывалось из-за Эша, меня, нас обоих, затем он взял мои запястья, и на каждом запечатлел нежный поцелуй. Во время второго я почувствовала легкое касание его языка, прямо над синеватыми венами, и что-то внутри меня сжалось. Я стала девушкой, которая написала те письма; девушкой, которая желала плохого, хотела ошибаться, и чтобы это было душераздирающе и безрассудно.
— Я не хочу быть несчастной сегодня, — прошептала я, и Эш поднял голову. Его голубые глаза были скрыты в тени. — Не хочу чувствовать обреченность и отвращение. Не хочу думать о нем.
— Я могу сделать это для тебя, — сказал он низким голосом. — Если ты попросишь.
В этот момент все вокруг пахло им. Перцем, лимоном и обещанием.
Храбрая Грир во мне ответила:
— Тогда сделай это.
Эш колебался бы не из-за отсутствия интереса, а из-за осторожности, необходимости установить границы и убедиться в согласии. Он был — и есть — чудовищем самосознания. Он осознавал, насколько опасен, оставляя в душах и телах своих любовниках следы. Эмбри не колебался. Не просил объяснений, ограничений, стоп-слова. Он не спрашивал, что мне нужно или чего желаю, со сколькими людьми была, хотела ли я его с презервативом или без. Он оставил все эти вопросы без ответа, беззаботно и горячо поцеловав меня, показав мне свободу от ответственности и безопасности, заменив их страстью. Я поцеловала его, не забывая о цепях Мерлина, намеренно отбрасывая их в сторону.
Я не сдерживала свои поцелуи, я отдавала их Эмбри.
И к черту последствия.
***
Когда колесо обозрения закончило круг, мы уже были слегка растрепанные и запыхавшиеся. Даже в такси мы не отпускали руки друг друга. Я никогда ни с кем не встречалась, и мой последний поцелуй случился почти четыре года назад, поэтому этот опыт опьянял. То, как Эмбри дышал мне в рот, эти короткие вздохи, мои руки на его теле, его тихое рычание, когда я открывала ему — мои губы, руки, ноги — мы не обращали внимания на таксиста.
Мы заплатили таксисту, и Эмбри выдернул меня из автомобиля, быстро протащив через холл. Я перешла на бег, не желая отставать. А потом двери лифта закрылись, и меня прижали к стене. Мои ноги оказались на его талии, его эрекция прижалась ко мне; горячий рот блуждал по моей шее и ключице. Ничто не могло сравниться с реальным желанием ощутить мужчину у себя между ног — даже когда я трогала себя, а порой, использовала вибраторы. Ощущение близости, безудержное желание удовлетворения; руки на моем платье, лифчике, голова мужчины у меня на груди, пока он кусал и посасывал меня.
И затем двери открылись.
Меня снова потянули в коридор. Он был пуст, поэтому я даже не пыталась поправить платье или лифчик. Я просто стояла позади Эмбри, пока он возился с ключом-картой, с задранной юбкой, растрепанными волосами, обнаженной грудью, изнывая от желания.
