Я долго смотрела в окно. Стихия как будто завораживала, призывала к себе – но ни единой мысли о побеге у меня не возникло. Я просто смотрела, как чернота постепенно подбирается, выхватывая все большую площадь голубого неба, прислушивалась к хриплому дыханию Тагира во сне… и не думала ни о чем.
Удар, который я получила, узнав о проделках своего отца, превратил меня в камень. Я знала, что не смогу больше жить с ним под одной крышей. Не смогу смотреть в глаза и знать, что он сотворил с живыми людьми. Я даже не задам ему вопрос, ради чего, собственно.
Скажете, есть презумпция невиновности? Для меня почему-то все стало очевидно, как божий день.
Не будет такой мужчина, как Тагир, просто так ломать жизнь девчонки, если бы ее не связывали родственные узы с заклятым врагом. Они не запросили выкуп, значит, это не входило в их планы. Только месть. Отцу хотели причинить боль с помощью моего похищения. И оставалось радоваться, что при этом меня не тронули… почти не тронули.
Я повернула голову. Искушение поцеловать Тагира в приоткрытые губы было таким сильным, что я чудом сдержалась. Не хотелось его будить. Ночной марафон вымотал обоих.
Меньше всего я ожидала, что Тагир начнет меня успокаивать. Гладить, пока я рыдаю. Говорить, что я ни в чем не виновата. Слышать мои истерические возражения и переходить на крик. А потом целовать – жарко, неистово, как будто стирая с губ все эти слова.
Он поначалу едва понял, наверное, что произошло. Потом матерился сквозь зубы, обещая вырвать Стингрею язык по самые яйца. А я думала о том, что не изнасилование, ни угрозы, ни заточение в подвале – ничего не имело значения по сравнению с тем, что я узнала о своем отце.
Я любила его. Да, к моему детству и его роли в нем было по-прежнему много вопросов, но, видимо, недостаточно, чтобы ожесточиться. Я закрыла сердце на замок от других. Воздвигла стену – чтобы никто другой попросту не смог меня обидеть. Отец имел надо мной власть. Больше никто не вправе.
Я считала его героем. И окончательно в этом убедилась в тот самый день, когда, похоже, он самолично сжег заживо жену и ребенка Тагира…
Вот когда рушатся такие идеалы, вшитые под кожу с самого детства – это охренеть, как больно… и врагу не пожелать, как страшно.
Тагир вынес меня из подвала на руках. Я не помнила, как это произошло. Плакала и кричала, что не буду препятствовать, если отца решат убить. Кажется, иногда накатывал ужас. Я примеряла на себя то, что должны были чувствовать убитые им жертвы, и просила не делать со мной того же самого.
Потому что в моей вселенной родные такого беспощадного убийцы были бы тоже приговорены без суда и следствия. Видимо, у меня было не так уж много общего с моим отцом.
Я не могла прийти в себя даже после порции какого-то крепкого алкоголя. Откуда-то в огромной комнате появился Стингрей. Может, он был уже плодом моего окончательно свихнувшегося воображения? Они с Тагиром сцепились, будто два боксера на ринге, а я размазывала слезы по лицу и понимала, что никакому алкоголю в мире меня не исцелить.
- Это правда? – спросила я, обхватив себя руками и мелко дрожа, когда мужчины окончили свои танцы с кулаками и обессиленно рухнули в кресла по разным углам.
- Я не должен был ей этого говорить… - Стингрей потер ссадину на виске. – Тайгер, она меня достала. Сам виноват. Двери надо закрывать, даже если нажрался как олень. Ты это, малышка… не сто процентов верняк. Не вру. Знающие люди подняли дело и этим занимаются…
- Не надо, - тихо произнесла я, закрывая глаза.
- Рот закрой, - осадил приятеля Тагир. – Ты итак ее довел. Юля, я об этом говорить не готов. Просто запомни, что ни в чем не виновата.
- Вы не поняли, - голос казался мне чужим. Будто кто-то извне нашептывал, что говорить, и позаимствовал даже свой голос. – Я не маленький ребенок. Не надо успокаивать и уверятб. Что я не так все поняла. Вы теперь убьете меня?
- Радуйся, что я тебе голову не прошиб, - хмуро сказал Тагир напарнику. – И прежде чем много говорить, будь готов ответить за базар.
- И отвечу. Я говорил, что мои люди напали на след…
- Исчезни отсюда, сказал!
Если Тагир хотел выместит ярость на мне, он легко переключился. А я не знала его таким, как сейчас. Нежным, внимательным… только каким-то потерянным.
- Когда это произошло? – глядя в пустоту, спросила я.
Ответ лишь подтвердил мои собственные догадки. Не день в день, но это было примерно в то год. В то же время года, когда…
- Прости, что у него родилась я. Что ты сейчас видишь перед глазами это напоминание и не можешь решиться убить.
Откуда взялись эти слова? Мы оба ополоумели. Но остановиться я не могла.
- Я, честно… капец как жить хочу… Но если тебе станет легче… ты только не так мучительно, хорошо? Я боюсь. И знаешь, одно дело, когда ждешь смерть и готовишься… так вот, может, внезапно, да? Я не хочу… но я не знаю, как еще воздать ему… просто не знаю…
Второй раз мне прилетела пощечина от Тагира. Если в первый раз, когда он насиловал меня на столе посреди праздника, я даже не заметила ударов, то сейчас губы обожгло огнем. Вслед за обидой я превратилась в загнанную хищницу, которая готова была растерзать в ответ. Вскочила на ноги, кинулась на своего похитителя с намерением расцарапать ему лицо.
Он перехватил мои руки в два счета, глядя прямо в глаза. И то, что я в них увидела, прожгло мою кровь навылет.
- Никогда больше, - хрипло проговорил мужчина, - не произноси ничего подобного. Поняла меня?
А дальше безумие окончательно водрузило свои знамена. Мир заволокло их черно-багровыми всполохами.
Я без сил прислонилась к крепкой мужской груди, чувствуя, как равно бьется сердце под щекой, и запретила себе думать о смерти, как и об отце.
И вот – новое утро. Оно показалось мне каким-то знаковым. Должно было произойти что-то, вряд ли ужасное, но хорошим бы я это тоже не назвала. Может, всему виной надвигающаяся гроза?
На высокогорье ветер уже треплет высокие кроны сосен, молнии пронзают небо, а шум с улицы и лай собак гасят раскаты грома. Даже они не разбудили Тагира сразу, как будто прошедшая ночь обнулила нас. Запустила все с чистого листа.
Я никогда и ни с кем не была так близка, как стала этой ночью с тем, кого любить не имела права по всем законам логики и морали. Мой мир обещал наполниться новыми красками и похоронить прошлое, даже если придется похоронить также и отца. Не было в моем сердце ничего, кроме ненависти и пустоты к нему.
Я провела кончиками пальцев по губам Тагира, вглядываясь в его серьезное – даже во сне – лицо. Не хватит целой вечности, чтобы стереть с него отпечаток того, через что этому человеку пришлось пройти в своей жизни. Не хватит сил даже у той, кто всем сердцем этого желает. Мысли грозили унести туда, где проходила черта безумия, и я коснулась своими губами его приоткрытых губ, как будто поцелуй мог излечить нас обоих.
Раскат грома заставил меня вздрогнуть и еще сильнее углубить поцелуй. И Тагир тотчас же разорвал оковы сна, заключил меня в объятия, переворачивая на спину.
У меня сложилось стойкое ощущение, что он готов был не знать усталости, только бы я не думала о том, что узнала про отца.
Следующая молния была яркой. Она мне показалась даже с синим отливом. Грома не последовало, и я обхватила ногами торс Тагира, открываясь ему навстречу всем своим естеством. Мне никогда бы не было много всего того, что он со мной сотворил в эту бессонную ночь.
Доверие обычно закаляется, как сталь. Но иногда достаточно одной искры. Если между двумя людьми уже дрожит натянутой струной та особая связь, что устанавливается вопреки обстоятельствам – оно не видит никаких преград. Оно просто появляется.
Мы говорили действительно долго. Обнажая душу, вскрывая то, что никогда бы не признали в себе до этого момента. И если Тагир, как настоящий воин, держал свои эмоции в себе, меня перемололо и собрало заново морально, со всеми возможными и невозможными эмоциями.
