пожимает плечами и протягивает свой бокал. В этот самый момент на кухню неторопливо заходит Куинн. Мама хихикает.
— Ага! Сюжет развивается!
Он смотрит на меня. Между его бровями пролегает морщинка.
— Что я пропустил?
Я огрызаюсь: — Весь период после детства, когда ты должен был вырасти взрослым.
Он смотрит на маму.
Она говорит: — Ты можешь попытаться ответить на это, но это будет очень опасно.
Немного подумав, он просто садится напротив нее и, сняв пиджак, вешает его на спинку стула рядом с собой. Мама хихикает.
— Верное решение.
Я беру бутылку вина, достаю из ящика открывалку и срезаю фольгу с горлышка бутылки, пока она не разорвается в клочья. Затем я протыкаю пробку штопором, пока мама тихо не говорит мне по-итальянски: — Ты так взвинчена не из-за вторжения в дом. — Я прекращаю то, что делаю, и поднимаю на нее взгляд. Она кивает, удерживая мой взгляд. — Теперь сделай вдох и успокойся. Ты моя дочь. Ты сделана из железа, как и я. Выкована в огне. Невероятно сильная. Ты можешь выдержать все, что угодно. — Она наклоняет голову в сторону Куинна. — Включая твое влечение к нему.
Это унизительно — иметь кого-то, кто так хорошо тебя знает. Кто-то, кто видит сквозь все возведенные тобой стены, сквозь весь дым и зеркала, которые ты воздвиг, чтобы защитить себя и увести всех остальных в сторону от истины.
Я медленно кладу штопор на столешницу, закрываю глаза и выдыхаю. В наступившей тишине Куинн говорит: — Может быть, я смогу открыть это для тебя.
Когда я открываю глаза, он указывает на бутылку с вопросительным выражением в глазах.
— В тебя стреляли, дурак.
— Я привык действовать в далеко неидеальных условиях. — Это заставляет меня рассмеяться.
— Я в этом не сомневаюсь. Кстати, почему ты здесь? Я думала, ты пойдешь в подвал.
— Я так и сделал. Там, внизу, все в порядке. Джанни хочет остаться там с Лили, пока не прибудут его люди, и я согласился с этим. Так что теперь я снова здесь. — Его голос понижается. — С тобой.
Игнорируя пронзительный мамин взгляд, я говорю: — Если ты останешься, тебе наложат швы. — Он морщит нос. — Никаких возражений. Я не хочу, чтобы твоя кровь была на моем чистом полу. Я налью нам всем вина, а потом осмотрю твою рану. Нравится тебе это или нет! — Громко добавляю я, когда он начинает протестовать.
Он поднимает руки, сдаваясь.
— Как насчет того, чтобы заключить сделку? Ты можешь наложить на меня швы, но после этого я бы хотел, чтобы ты приготовила мне ужин.
Я выгибаю бровь.
— О, владыка вселенной обращается с просьбой? А я-то думала, ты умеешь только отдавать приказы.
— Я заметил, что ты плохо реагируешь на приказы. — Когда я ничего не отвечаю, он мягко добавляет: — Пожалуйста.
Какое-то время мы пристально смотрим друг на друга, а мама переводит взгляд с меня на него. Затем она стучит бокалом вина по столу, бормоча: — Заключенные получают обслуживание получше, чем это.
Куинн посылает ей нежную улыбку.
— Я рад, что это сказали вы, а не я.
— Если вы двое собираетесь напасть на меня, то никто не будет пить вино!
Раздраженная их непринужденным товариществом, я наливаю маме вина, затем достаю из буфета еще два бокала. Я подаю один Куинну, подхожу к столу и залпом выпиваю свой бокал кьянти. Куинн молча наблюдает за мной. Когда он встает и ослабляет галстук, я все еще держу себя в руках. Только когда он расстегивает свою черную рубашку и стаскивает ее, я чуть не падаю навзничь в глубоком обмороке.
Мускулы. Боже милостивый, мускулы. Его грудь широкая и твердая, как скала. Его соски проколоты маленькими серебряными шпильками. Его пресс выглядит так, будто он высечен из мрамора. У него широкие плечи и выпуклые бицепсы. Все твердое, четко очерченное и подтянутое. На нем нет ни грамма жира. И татуировки. Помилуй, татуировки. Как может коллекция разноцветных чернил быть такой потрясающе сексуальной?
На его правой руке полный рукав, от плеча до запястья. Замысловатый шрифт с прокруткой на неизвестном мне языке дугой пересекает верхнюю часть его груди, от плеча к плечу, прямо под ключицей. Какой-то племенной символ украшает его левый бицепс, и еще один — на левом плече. И, конечно, эта паутина у него сбоку на шее. Каким-то образом, когда он раздет по пояс, даже эта чертова татуировка в виде паутины приобрела соблазнительное очарование. Я хочу проследить языком каждую линию.
Там, где у него нет татуировок, его кожа гладкая и золотистая, как будто он работает без рубашки на открытом воздухе под солнцем. Этот мужчина мог бы стать фотомоделью. По крайней мере, так думает моя вагина. В моих трусах вспыхнуло пламя с пятью сигналами тревоги. Мне придется отправиться на поиски огнетушителя, чтобы потушить это ревущее пламя.
Брови Куинна сходятся на переносице, изучая выражение моего лица.
— Что случилось?
Мы с мамой обмениваемся ошеломленными взглядами, прежде чем я беру себя в руки.
— Это пулевое ранение серьезное.
Он опускает взгляд на свою руку. На верхней внешней части плеча рваная рана. Она окружена поврежденной тканью, темнеющей до фиолетового цвета, и из нее сочится кровь. Он говорит: — Это всего лишь царапина. Он только задел меня.
— На несколько дюймов ниже, и пуля прошла бы прямо через твое сердце.
— Но этого не произошло. Ирландцам, я полагаю, везет.
Я в шоке от того, как непринужденно он звучит. Он мог бы обсуждать заусеницу из-за того, каким беспечным он кажется.
— В тебя часто стреляли? — спрашивает мама.
— Зависит от того, что для вас часто.
— Не один раз.
— Тогда, да. Это было… — Он делает паузу, размышляя. — Пять? Шесть?
Я поражена.
— Ты не уверен?
Он поднимает бровь, ухмыляясь.
— Ты, кажется, впечатлена.
— Только ты мог так подумать. Жаль, что твой создатель решил прикончить тебя, не снабдив мозгами. Садись.
Он подмигивает маме.
— Посмотрите, кто теперь отдает приказы.
Она понимающе улыбается. Затем встает и берет трость в одну руку, а бокал с вином в другую.
— Я не останусь до самой кровавой части. У меня не так сильно сжимается желудок при виде крови, как у Рейны.
Желудок, который я заработала, годами счищая собственную кровь с одежды, ковра и своей
