тогда. Ир! Ты слышишь меня?
Слова Сэма взрывают меня. Так вот зачем это все было. Значит не за мои достижения, не за мою трудоспособность. Просто он хотел меня себе и все? Как понимать?
Он же ни намеком никогда, ни словом, ни делом за время общения никак не проявился. Да что значит, вашу мать, это признание?
Качаю головой. Отрицаю услышанное. Я не могу.
Я…
Не знаю…
Я не хочу перемен. Не хочу. Мне уже было больно. Мне и сейчас больно. Не хочу бросаться заново. И Сэм такой же. Я его знаю. Он же бабник заядлый. Он не сможет быть с одной. Не заточен. За время декрета баб сменилось миллион. Пользует и выбрасывает, как салфетку одноразовую. Ни слезы, ни уговоры, ничего не помогает. Сама из офиса их отваживала, знаю, как они ломятся в надежде продолжить.
— Ир, не молчи.
От автора: серьезный разговор логичным не бывает.
— Как жизнь новая? — рву стул из-под стола. Ира вздрагивает. — Смотрю весело тебе здесь?
Еще минуту и летнее кафе от моего гнева взлетит на воздух. Вычислил её здесь случайно. Пизжу! Следил! Складываю руки и сразу затискиваю в кулаки. Унимаю гневную дрожь, даже на Иру не смотрю прямо, чтобы не взрываться дальше.
— Здравствуй, Андрей.
Тихий спокойный голос бесит еще больше. Сука!
Громко откашливаюсь и машу рукой халдею. Гавкаю, что пес, сорвавшийся с цепи. Парень бледнеет, но молча переносит мой наезд. Ничего с ним не случится, привык за время работы к заебам клиентов. Не сдохнет.
— И что теперь, Ирин?
Понимаю, что несет. Веду себя, как мерзкий мудак. С шумом переставляю стеклянную херню на столе и выдергиваю пару салфеток. Действия рваные, подлючие, нервные. Что зачем делаю, не знаю. Просто нужно что-то делать и все.
— Ничего. Ты подписал?
То есть только это интересует да? Подписал я сраные бумажки на развод или нет? Хочется заржать, как разгулявшемуся коню. Вытолкнуть смех с отчаянной бесшабашностью. Желаю, чтобы сейчас в эту минуту поняла, что без нее не пропаду. Все ведь прекрасно: деньги, хата, тачка новая, любимое дело и вообще мир на колени становится. Только выше взлетаю. А у нее что?!
— Подписать? — задушенный яростью, выплескиваю боль. — Спрашиваю, подписать?! Они со мной. В портфеле, — хлопаю ладошкой по коже.
— Не ори.
— Ты серьезно? Не ори?
— Да. Людей море вокруг.
Я не понимаю почему она такая спокойная? Мне реально интересно, что вдруг словила волну? Щурю глаза и закуриваю. Разгоняю дым, чтобы лучше видеть суку. Нормально, что скажешь. Выглядит охуенно. Все, что набрала в декрете, скинула. Сидит ярче солнца сияет.
Почему? Почему ты так с нами поступаешь? Я же не трахал никого. И все то время, что в разлуке отказывают от телок. Одни мысли только грязные в голове и больше нет ничего. Всматриваюсь еще, пытаюсь найти хотя бы каплю сострадания и оставшейся любви. Ведь должна же она остаться? Так быстро чувство не исчезают.
— Я вас видел, — решаю сказать. — В бухте. Он лучше, Ирин?
Она немного меняется в лице. Тянется за стаканом сока и покачивает ногой. В глаза не смотрит. Не мешаю формировать ответ, не трогаю. Она не соврет, знаю точно. Просто сейчас обдумывает ответ. Всю жизнь это Ирина суть. Обдумать и потом выдвинуть вердикт.
Убиваю ярость глотком свежесваренного кофе. Тру виски, надеясь разогнать пульсирующую боль. Нужно успокоиться. Криком не взять, ором ничего не решить, но как же хочется метать в бессильной злобе что под руку попадется. Если бы Ирина знала, как хочу забрать их домой, вместе выбрать квартиру, тихими вечерами выбирать мебель и, не успев закончить с новым жильем, говорить о загородном доме.
— Не знаю, Андрей.
— Как не знаешь? Говори на прямую, нечего теперь вилять. У нас жизнь решается, разве не ясно? Ира, прости за выпад. Мне тяжело сдержаться. Как вас вместе увидел, сорвало все стоп-краны. Мне невыносимо это. Веришь? Не-вы-но-си-мо!
— А мне выносимо было? — двигает стул ко мне. Наклоняется ниже, чтобы никто не услышал. Сверкая глазами, ошпаривает словами. — Мне было хуже, поверь. Знаешь… Ты тогда будто кожу с живой сорвал. А я любила, Андрей, — горько улыбается, а мне сердце кровью обливает. — Так любила, что жизнь отдала. Но все растоптано. Уничтожено и сожжено.
Вижу, как перебарывает слезы. Как же хочу обнять и качать, нежно шептать на ухо нежную ерунду, ловить ее смешки и целовать-целовать. Сглатываю отравленное признание и все еще молю.
— Прости. Клянусь, все по-другому будет. Ни на одну не посмотрю никогда. Я честен, Ира. Как никогда правду говорю, родная, — нет возможности не использовать забытое слово. Хочу так называть, не запретит. — Крутануло в жерновах, признаю. И признаю также, что не знаю, как поступил бы, если бы телефон не сработал, — Иру шокирует, вижу, но я поклялся быть откровенным. — Может смешно прозвучит, но судьба отвела. Не получилось случиться измене. Значит, так надо, Ирин. Чтобы мы пережили ад и вернулись в наш индивидуальный рай. Значит, для нас это испытание. Тяжело, что говорить и вину я свою все равно безумно ощущаю. Ты говоришь кожу содрал, только… — сглатываю ком и рублю до конца. — Только твое общение с Семёновым мне тоже тяжело далось. Знаешь, что такое ущербом себя ощущать?
— Что ты говоришь? — прижимает ладонь ко рту. — Каким ущербом. Ты им никогда не был, Андрей.
— Молчи, — останавливаю ее. — Просто слушай. Да, ущербом, — с ненавистью повторяю слово. — Предназначение мужчины — защитить семью и обеспечить. Если с первым справлялся, то с материальным возникали постоянные перебои. Ир, я знаю что хотят женщины, и ты не исключение. Нам хватало, но, чтобы позволить лишнее, того не было. А Сэм… Он мог все. Рекой лилось и льется благополучие. Ты не знаешь отчего бесился и бросался на него. При очередной разборке в открытую сказал, что мне грош цена. Я не жалуюсь, нет. Не пытаюсь ни на что надавить. Тогда он долго впаривал, что я тебе не пара даже при наличии дочери. Разложил по полочкам, сука, — передергиваю плечами, сгоняя озноб. — В работу мою носом тыкнул, как обоссавшегося кота, перспективы расписал. Я понимал, что он прав. Не тяну я тебя. Ты достойна большего, но отпускать тебя, отдавать в мыслях не было! Я бы боролся до последнего. И то, что общалась с ним все время подкосило сильно. Ревность… — зло усмехаюсь. — Черная бездна. Жрет, не разбирая и выматывает пережеванную душу. Процесс бесконечен.
— Хватит, — сдавленно просит прекратить признание. — Хватит, прошу.
— Я завидовал
