это не трогало меня.
Просто похоть. Просто сбросить напряжение.
Почему с Есенией все было иначе?
Я не понимал.
Но ее открытый, чистый взгляд, который до сих пор был подернут поволокой боли от потери матери, не давал мне покоя. Приходя домой, я невольно отсчитывал минуты до того момента, как переступлю порог ее спальни.
Мне было мало. Мало ее тела. Мало ее стонов.
Я хотел ее по-всякому, и за эти несколько вечеров, кажется, значительно продвинулся в ее развращении. Она по-прежнему краснела и смущалась от особенно откровенных поз, но не перечила, не отказывалась и порой сама проявляла инициативу. А ее волосы стали для меня настоящим фетишем…
Порой, когда она засыпала раньше, чем я уйду, я мог целый час пропускать сквозь пальцы огненные пряди и размышлять о делах насущных.
Однажды я понял, что испытывал рядом с ней странное спокойствие, и это стало неприятным открытием для меня. До этого таким местом была детская, а островком покоя — Катя.
Теперь же появилась Есения.
И я не понимал, как ей удалось это провернуть. Она ни о чем не просила, ни на что не намекала. Просто отзывчиво отдавалась каждый вечер. И все.
Просто была рядом вот такая — настоящая, открытая, грустная, потерянная.
Я все же разузнал про ее сестру, и первым порывом было принести девчонке досье, чтобы та полюбовалась на Карину, которую она так слушалась все это время. Я даже захватил бумаги с собой. Но стоило увидеть взгляд Сени, и все. Я понял, что не смогу.
Не смогу причинить ей боль осознанно. Слишком хорошо я помнил ее слезы и не хотел снова проходить через это.
Жалость? Сочувствие? Да по херу, как звалось это неприятное ощущение, но я решил не бередить ее раны. Напротив, я все чаще ловил себя на странной мысли, что мне хотелось увидеть ее улыбку. Совсем как тогда, когда она познакомилась с Катюшей.
Хотелось, чтобы она вот так же улыбнулась мне.
Хотя бы раз…
Кроме того, в голове непроизвольно всплывало сравнение Ани и Кудряшки. Я любил сестру. Боготворил даже в чем-то. Ее чистота, доброта казались мне настолько кристальными, что я не мог представить, что когда-либо кто-то сможет сравниться в этом с ней.
Но Есении удалось это. Как? Как, черт возьми, это произошло?
И чем больше я думал об этом, тем сильнее увязал в трясине собственных размышлений.
Я все ждал, что девочка оттает. Не позволял себе откровенной грубости в сексе — только когда начисто сносило башку, но и тогда, после, старался убедиться, что не перегнул палку. Но время шло, а Есения не улыбалась. Словно позабыла, как это делать. Она редко выходила из дома, как и из своей комнаты в целом. И я не понимал, как это исправить.
Кажется, она даже Катей перестала интересоваться. Потому как Ирина Витальевна при моих осторожных вопросах тактично отводила взгляд и намекала, что девочке для постельных утех не место рядом с грудным ребенком. К тому же, мол, не особенно-то она и стремится к этому.
Я не был с ней согласен — потому что видел, как Есения защищала малышку, но, естественно, обсуждать это с няней не собирался. Ее мнение меня не сильно волновало. А вот то, что Сеня вдруг потеряла интерес к обязанностям няни, удивляло, заставляя напрячься. Неужели я все же ошибся?…
И как выяснилось, действительно ошибся, идиот самоуверенный. Вот только не в рыжей девушке, пробравшейся ко мне в душу…
Когда мне сообщили об инциденте, я едва не поседел. Но если в первый раз мои мысли были полностью посвящены малышке, то в этот раз я переживал за обеих. Вадик, который вовремя заметил сработавший датчик протечки, решил проверить детскую. И только благодаря ему Есения осталась жива, а Катя не получила воспаление легких. Хотя кто знает, чем еще обернется “забота” Ирины Витальевны, которую оперативно заперли, предварительно связав по рукам и ногам.
И сейчас, когда стоял напротив нее, меня разрывало на части от желания не просто наказать — растерзать за то, что она посмела вредить Кате, посмела попытаться избавиться от Сени.
— Я не боюсь вас, Герман Николаевич, — устало произнесла она, глядя в сторону.
— Уверены? — криво ухмыльнулся я. — Мне нужны ответы. И я их получу.
— Пытать будете?
— Если потребуется.
Он все же повернулась ко мне.
— Думаете, я этого боюсь? Я старая больная женщина. Моя жизнь и так уже клонилась к закату.
— А кто говорит о вас, Ирина Витальевна. У вас же есть дети, внуки… — При этом она побледнела и поджала губы.
— Тогда вы опоздали. Потому что они уже у вашего врага. Мне нечего терять.
Вот такого расклада я не предусмотрел. Твою же мать! Сука! Роберт оказался куда расторопнее меня.
— Первый приступ. Это было подстроено? — жестко произнес я, понимая, что еще немного, и попросту потеряю контроль.
Бывшая няня покачала головой.
— Нет. Но именно в больнице мне и поступило предложение, отказаться от которого я не смогла.
— Как это было?
— Мне передали одноразовый телефон, а дальше он просто зазвонил.
— Что от вас требовалось? Убить Катю? Выкрасть? Сдать коды?
— Ничего такого. Никаких резких проблем или случайностей. Я должна была плохо заботиться о ребенке, хуже одевать, хуже кормить. Не соблюдать правил предосторожности.
Внутри противно сжалось. Блядь… Сколько же это продолжалось?! Сколько!? А я ведь даже не заметил ничего, и если бы не Есения…
— Для чего? — едва сдерживаясь, спросил я.
— Мне не объяснили. Только сказали, что либо я делаю это, либо моя дочь и внуки отправятся на продажу к богатым извращенцам.
Я задыхался. Мне физически было сложно смотреть на эту женщину. Умом я понимал, что для нее ценность своих детей куда выше, чем чужой ребенок. Но вместе с тем зверь рвался наружу и требовал возмездия.
— Что произошло в ванной?
— Ваша любовница пришла, когда я купала Катю. Она заметила, что та
