Я изо всех сил напрягала память, то так и не могла ничего вспомнить. Обычный день. У мамы был выходной и она еще спала. Бабушка уже ушла на работу. Мы позавтракали. Я тогда приготовила для него яичницу с бледно розовыми недоспелыми помидорами, которые стащила у бабушки в столовой специально для него. Ведь Дима любил это незамысловатое блюдо.
А потом я пошла его провожать. И в коридоре он, как обычно поднял меня, чмокнул в щеку и сказал, что он обязательно придет вечером. И велел хорошо вести себя в школе и не скучать. И не пришел. Он даже вещи забрал в тот же день, пока я была в школе.
Раньше мне казалось, что он даже не попрощался потому, что я была ему не нужна. Но раз он до сих пор помнит меня, значит все было не так. Значит что-то помешало ему прийти и попрощаться. Или кто-то… холод волной прокатился от затылка вниз. Мама. Я уверена, это была она. И мне впервые в жизни захотелось увидеть ее, чтобы спросить, зачем она это сделала.
— Ты закончила? Поехали поужинаем?
Оказывается, я так задумалась, что совсем пропустила конец рабочего дня. Все же свои обязанности я теперь могла выполнять практически машинально.
— Дима, — я подошла и прижалась к нему, прячась в его ответных объятия от боли, — а может быть приготовим что-нибудь дома?
И от этого «дома» стало вдруг тепло. И не только мне. И ему тоже. Я это ясно увидела в его глазах и почувствовала в нашей общей вселенной.
— Хорошо, — улыбнулся Дима, — тогда заедем в супермаркет. У меня совсем нет продуктов. Даже соли.
— Я знаю, — рассмеялась я. Соли у него, действительно, не было. Только кофе, черный чай с бергамотом и сахар-рафинад в кубиках.
Через два дня, в субботу мы поехали к Вадиму на День рождения. Все эти дни Света избегала меня, и мы почти не разговаривали. Я хотела было посоветоваться с Димой, но тогда пришлось бы рассказать ему из-за чего произошла размолвка. А я не хотела. Да, я малодушно пришла к выводу, что не хочу ничего знать. Это прошлое и оно прошло. Закончилось. Нам хорошо вместе. Здесь и сейчас. А ворошить то, что изменить уже нельзя… зачем? Очевидно, что и у Димы все было не так гладко, раз Света так переживает за него. А за меня переживать некому, у меня есть только я сама. Еще бабушка, но бабушке все это тем более знать нельзя.
Вадим со Светой жили в большой просторной квартире на первом этаже. Было видно, что они не бедствуют, но даже до Диминых апартаментов им было далеко.
— Привет, Димон, — поздоровался с нами симпатичный мужчина в инвалидном кресле, — а эта прелестная девочка и есть Даша? О, Дашенька, здравствуйте! Вы прекрасны! Вы же знаете, что я художник? И если моя Муза и ваш кавалер будут не против, я бы хотел нарисовать вас… Ню…
— Нет, я не против, — сияя улыбкой, ответила Света.
— Нет, я против, — зарычал одновременно Дима, и я с удивлением смотрела, как его взгляд мгновенно потемнел, верхняя губа вздернулась, как у дикого зверя, защищающего свою добычу. А руки схватили меня за плечи и, пребольно стиснув, спрятали за спину. И все это в одно мгновение, во время которого он не отрывал глаз от улыбающегося Вадима.
После такой демонстрации все замолчали, словно испугавшись реакции, и только я осторожно пискнула из-за спины, потому что терпеть было просто невыносимо:
— Дима… пожалуйста… мне больно.
Он тут же разжал ладони, и не выпуская меня из рук, прижал к себе со спины. Я обняла его в ответ, стараясь успокоить. Очень уж красноречивой была его реакция.
— Дима, не злись. Я сама не хочу. Мне не нужен портрет…
— Димон, — осторожно начал Вадим, улыбка которого так и не исчезла, а стала еще более яркой. Странный он. — Ты дурак? Ты ведешь себя как пещерный человек. Я художник и у меня развито чувство прекрасного. И ревновать ко мне… Димон, ты идиот. А картина была бы божественна…
— Хорошо, — напряженно ответил Дима, — но ты ее никому не покажешь. Я куплю ее у тебя и повешу в нашей спальне.
— За шторой, — рассмеялся Вадим, — нет, брат, я тебе ее продам только после выставки. Нельзя быть таким единоличником. Даша очень красивая девочка, и ты не можешь прятать ее в спальне до скончания веков. Люди должны видеть ее красоту и восхищаться.
— Нет, — Я чувствовала, он снова напрягся, готовый броситься в бой защищая мою неприкосновенность. Кажется, я даже улыбнулась, это и, правда, ревность. И это так мило. Я тоже сияла не меньше Вадима, спрятав лицо за спиной моего ревнивца.
— Вадим, простите, — с трудом удерживая разъезжающиеся губы на месте, я выглянула из-за Димы, — но я сама не хочу такую картину. Мне будет стыдно и перед тобой, и перед другими.
— Увы, — вскинул руки вверх Вадим, — вот так и пропадает вдохновение, растоптанное жестокой действительностью… Но если ты, Дашенька, я же могу называть тебя на ты? — Я кивнула. — Если ты, Дашенька, передумаешь, дай знать. Я всегда буду рад вернуться к этому предложению. А ты Дима, — он перевел смеющийся взгляд на моего рычащего мужчину, — настоящий питекантроп.
— Вадим, хватит, — кажется у Димы сдали нервы, — твоя шутка зашла слишком далеко.
Вадим стер улыбку с лица.
— А это вовсе не шутка, брат. Я художник, и я хочу нарисовать твою женщину, чтобы все, а главное она сама, увидели, что она прекрасна. В своем натуральном цвете. — Он пристально посмотрел на меня, а я просто была шокирована.
Откуда он узнал о моем настоящем цвете волос? Или он о чем-то другом?
Глава 40
Гостей на празднике было совсем немного: мы с Димой, Бакс, Ангелина не пришла, отговорившись головной болью, и пара коллег Вадима. И поэтому вечеринка получилась тихой и мирной.
Если бы еще Дима не вел себя так… странно. После провокации Вадима он не выпускал меня из рук, всюду таская за собой. И при малейшем внимании ко мне со стороны знакомых Вадима, смотрел волком на моего потенциального собеседника, а меня при этом старательно прятал за спину. Это, скорее всего было на уровне инстинктов, потому что он даже не замечал, что я сижу за столом, к примеру. И один раз просто стащил со стула. И даже не извинился. А я чуть не умерла от стыда. И если сначала мне была приятна его ревность, то потом… я готова была зарычать в ответ. Действительно, Дима ведет себя как питекантроп!
А еще Валера… ну, Бакс… этот негодяй хихикал и нарочно подмигивал мне, от чего Дима бесился еще больше. Мне, вообще, кажется, что все нарочно поддразнивали Диму и веселились за наш… мой счет. Потому что мне было не до веселья. Я кое-как досидела до конца вечеринки, приклеив к лицу почти забытую резиновую улыбку, с которой проходила первый месяц на работе. Я прикусывала себе щеку изнутри, чтобы не сорваться. Я обязательно скажу Диме, что мне совершенно не понравилась его беспочвенная ревность. Но не здесь. Дома.
А пока я делала вид, что меня все устраивает и молчала.
— Даша, поможешь мне, — Света первая заметила, что я на грани, и поспешила на помощь.
— Конечно, — впервые с начала вечера я улыбнулась искренне и, подскочив со стула, принялась собирать тарелки. Дима смотрел волком. Разговоры стихли. Мне кажется, все мужчины замерли, чтобы не Дай Бог не сделать лишнее движение и не получить в глаз. И только, когда мы со Светой, собрав грязную посуду, скрылись на кухне, напряжение в гостиной спало. И Вадим нарушил тишину, что-то спросив у Бакса.
— Ох, Дашка, — Света смеялась, держась за живот, — ох, Дашка… никогда не видела Диму таким… а-а-а! Я не могу! Думала не выдержу и начну хохотать прямо там.
— А мне не смешно, — я сердито гремела тарелками, решив, что мытье посуды поможет мне успокоиться.
— Представляю, — согласилась Света, и попыталась отодвинуть меня от раковины, — давай я сама.
— Нет, мне нужно, — возразила я, — а то стукнуть кое-кого по голове хочется.
— Ой, не могу, — Света захохотала снова, — это надо же какой собственник.
Я промолчала, остервенело оттирая губкой грязные тарелки.
