ты один… Ни на что не способен.
— Пытаешься свой придуманный позор стереть моей придуманной никчемностью?
— Пытаюсь помыться, а ты мне мешаешь! — выталкиваю его за дверь и хлопаю ее, стекая по полотну… Позор никчемностью… Позор… Придуманный…
Спустя полчаса я наконец выхожу из ванной…Держу грязное платье на груди, сразу иду к нитке с иголкой. Что оставила у кровати. С удивлением замечаю, что моих волос уже нет. А Демьян пытается нарезать картошку. Получается крупно конечно, но неплохо. Он даже ее помыл.
— Ась…
— М? — зашиваю платье. Стараюсь не смотреть туда, прикрывшись полотенцем.
— А из чего суп то варить. Мясо же нужно…
— Ну у меня есть на примете одна ненужная сарделька, — поднимаю я взгляд, и Демьян невольно прикрывает пах под мой смех.
— Там у нас колбаса вроде оставалась…
— Отличная мысль.
— Ее тоже кубиками.
— Да и морковку и лук и можно кинуть макарошки, чтобы не совсем пустой был.
— А в какой очередности?
— Сначала морковь, ее дольше всего варить, потом лук, чтобы он разварился и насытил бульон, потом картошку, потом колбасу, в конце макарошки.
— Ага…
Наблюдаю за метаниями Демьяна… Пытается доказать, что не никчемный? Или чувствует вину?
— Платье сильно порвал?
— Зашить можно. Но лучше не надо рвать.
— В следующий раз снимай, — говорит, мешая бульон и словно понимает, что ляпнул. — Ты же понимаешь, что будет следующий раз?
— Может обойдется? — пожимаю плечами. Демьян зеркалит движение, возвращается к готовке.
Мы едим в полной тишине, иногда поглядывая друг на друга… Я мою посуду, Демьян неожиданно увлекается чтением. Это спокойствие затягивает, расслабляет, длится долго… Кажется, словно маньяк уснул, а может даже умер… Я никогда никому не желала смерти, даже отцу…. Даже сейчас ищу себе оправдания…
— Спать хочу… — иду к кровати, а Демьян кивает.
— Ты тогда поспи, потом я.
— Точно?
— Не хочется потом лишиться чего — то еще, пока спим. Моя сарделька не отрастет, как твои волосы…
Я ложусь спать, немного нервно верчусь, но все — таки мозгу нужен отдых. Погружаюсь в странный сон, в темноту, в линии света, к которым иду, бегу, пытаюсь добраться, но все бесполезно… Вздрагиваю резко, от звука характерного стука. Сажусь на кровати, пока Демьян идет к каморке. Выходит, оттуда и разводит руками.
— Что?
— В том то и дело, что ничего…
— И что это значит?
Демьян тянется за листком бумаги и протягивает мне.
— Это значит, что отдых закончен, полагаю. Выбирай… Потрахаемся и я посплю наконец…
— Может это блеф? — шепчу я ему, а Демьян устало трет глаза.
— Ну можем рискнуть…
Опускаю глаза на листок… Мне не нравятся эти слова. От них несет грязью и стыдом.
— А что тут самое безобидное? — спрашиваю, а Демьян садится рядом, бедром к бедру. Читает. Шумно дышит, пробегая взглядом сверху вниз… Внутри рождается дребезжание, волнение охватывает с головы до кончиков пальцев на ногах. Поджимаю их в пьяном ожидании. — Демьян.
— Ложись, куни тебе сделаю…
— А что это? Куни…
— Пизду тебе вылежу…
Он говорит так спокойно, словно это работа, словно обязанность. Ну ведь так и есть. Но почему так обидно от его тона…
— Нет?
— Не знаю…
— Да похуй. Я короче спать… — убирает он листок, и ложится спать. Страх щупальцами на горло давит… Чего нас лишить можно… Супа?
— Демьян, просто я никогда не… Я не могу так. Раз и все
— Знаю, — открывает он глаза и собирает в кулак мое платье. — Иди сюда… Сядь мне на лицо…
— Ты смеешься…
— Да иди уже сюда! — дергает меня на себя, заставляет приподняться, выше и выше, пока не оказываюсь промежностью прямо над его лицом. Смотрю, как Демьян облизывается, трогает меня пальцами, вызывая желание заплакать от остроты ощущений… Закрываю глаза и смотрю на Демьяна через щелочку… И это так странно, дико, неправильно. Но будоражит при мысли, что его язык заменит пальцы, которые гладят складки, раздвигают их, проникают внутрь….
Говорят, человек ко всему может привыкнуть. К боли. К страданиям. К деньгам. К удовольствию. Говорят, человек легко адаптируется в любых условиях, приспосабливается…
Но разве можно жить тут. В четырех стенах? Как собака, которую не выпускают из будки. Как мышь в банке. Как животное в закрытом зоопарке…
Оказывается можно.
Даже не думаешь о том, что за тобой кто — то наблюдает… Просто потому что мозг занят не размышлениями, а сексом. Мозг отключен, мозг словно вата. И все из-за нее. Ася как опиум, благодаря которому легко переживаешь заточение, легко приспосабливаешься и даже не против провести так побольше времени. Можно снизу. Можно сверху. Можно как угодно….
Список большой…
Там такое, что Асе и сниться не могло. Но почему — то это больше не вызывает страха, лишь горькое, пьянящее, темное возбуждение, что плещется по венам ртутью, что ядом заполняет каждую клетку.
Как запах сочной дырки, что течет под глухие стоны хозяйки. Я вылизываю ее до суха, но через секунду на язык снова капают горячие капли, словно лава, обжигая язык.
Я глотаю пряный сок, словно пью из источника жизни, а сам подыхаю от того как крутит внутренности от желания заменить членом язык. Как яйца сжимаются от переизбытка спермы. Бля…. Давай, кончай, ты же близко, вон как дрожишь вся, как сама бедрами танцуешь. Кто ж знал, что ты умеешь по лицу елозить, запахом по нервам бить. Я втягиваю кожицу, отпускаю, скольжу языком по клитору. Раз, другой… Слышу стон, как ахнула и одобрительно шепнула.
— Господи, помоги…
Нащупываю нужный ритм и добиваю эту мелодию финальными аккордами.
Ася вдруг вжимается пальцы в мои волосы, тянет до жгучей боли.
Я вою, а Ася кричит, выпуская из себя новые и новые капли сладкой смазки. Не выдерживаю и секунды. Роняю Асю на кровать, ложусь сверху и пока она бьется в оргазме, раздвигаю худые ноги и толкаю член между розовых губок. Они плотно раскрываются под давлением болта, поглощают меня глубже и глубже. Пока каждый миллиметр плоти не оказывается в охуительно сладком плену. Задерживаю дыхание лишь на секунду, потом хватаю ртом теплых воздух смешанного дыхания… Двигаться начинаю резко, грубо, сильно, под стать биению сердца, что кувалдой бьет в грудь. Словно в тачке на огромной скорости, словно футбольным мячом в ворота… Да, как же хорошо — то блять… Ни думать, ни бояться, просто трахаться…
— Демьян! — кричит Ася, толкая меня в грудь, а я мало соображаю. С трудом, но снижаю темп, лишь поглаживая влажные стенки изнутри… Выхожу медленно, почти оголяя покрытую влагой головку
