Черты его лица напряжены от гнева, и от этого у меня замирает сердце.
Caro Dio.
— Это был кошмар, — шепчу я. Разочарование растекается в моей груди. — Прости, что разбудила тебя.
— Я не спал.
Он подходит ближе и, взяв меня за руку, тянет в темную гостиную моего номера. Он кладет пистолет на приставной столик и садится на диван с цветочным принтом.
Он похлопывает себя по бедру.
— Садись.
Я опираюсь коленом о его бедро, забираюсь к нему на колени и кладу руку на плечо. Он хватает меня за бедра и прижимает меня к себе.
Когда жар его мускулистой груди проникает сквозь атласную ткань моей майки, до меня доходит, что на Дамиано нет рубашки.
Святое дерьмо.
Мои щеки пылают, но мне все же удается встретиться с ним взглядом.
— О чем был этот кошмар? — спрашивает он.
Я снова чувствую себя неловко, когда отвечаю:
— Ты дал свое благословение. — Меня пробирает дрожь, когда ужасные воспоминания о ночном кошмаре всплывают в памяти. — Ты разрешил Стефано жениться на мне. Мои родители держали меня, а он… он… — Я не могу закончить предложение и просто качаю головой.
Дамиано поднимает руку к моему лицу, и когда его ладонь касается моей щеки, это так успокаивает, что я закрываю глаза.
Его рука перемещается к моему затылку, и он подталкивает меня, чтобы я прижалась щекой к его груди.
Тишина окутывает нас, и это успокаивает меня.
Второй раз за день я чувствую себя в безопасности в его объятиях, и мне становится намного труднее не расплакаться.
Дамиано
Постепенно дрожь в теле Габриэллы ослабевает.
За эти годы у моей матери было столько приступов паники, что я сбился со счета. Поначалу они были ужасными, вплоть до того, что она теряла сознание. Но ни разу мама не дралась со мной во время приступа.
Мне пришлось сдерживать Габриэллу, прежде чем я смог ее успокоить.
Даже во время приступа паники она продолжает бороться.
Я запечатлеваю еще один поцелуй на ее макушке.
Кошмарный сон о том, как я разрешил Стефано жениться на ней, заставил ее спрятаться в гребаном шкафу.
— Что Стефано с тобой сделал? — Спрашиваю я слишком грубым тоном из-за гнева, переполняющего мой разум. Не желая, чтобы она неправильно поняла и подумала, что я говорю о кошмаре, я добавляю: — До того, как я привез тебя в Нью-Йорк.
— Ничего такого, с чем бы я не могла справиться.
Гнев переполняет мою грудь, и я сжимаю челюсти, рявкнув:
— Скажи мне!
Габриэлла дергается в моих объятиях, и когда она слезает с моих колен, я не останавливаю ее.
— Он просто ударил меня несколько раз. — Она делает раздражающе долгую паузу и затем продолжает: — Раньше у меня были очень длинные волосы. И черные. Он хватал меня за волосы и называл своей черной красавицей, поэтому я отрезала их и перекрасилась.
Мой непокорный маленький огонек.
Желая узнать все о ее прошлом, я спрашиваю:
— А твои родители?
Она подтягивает колени к груди и обхватывает руками голени, выглядя рядом со мной чертовски маленькой.
Я не могу просто смотреть на это, поэтому тянусь к ней, усаживая ее обратно к себе на колени.
Когда она снова садится на меня верхом, я беру ее за подбородок и смотрю ей в глаза.
— Расскажи мне все.
Языком она облизывает губы, а затем прерывисто вздыхает. Она снова пытается уйти от темы, говоря:
— Слишком много нужно рассказать. Из-за меня ты не будешь спать всю ночь.
— Не заставляй меня повторять, — предупреждаю я ее.
Черты ее лица напрягаются, затем она наконец бормочет:
— Они часто меня били, а затем оставляли без еды в запертой спальне на несколько дней.
Мой гнев усиливается с каждым ее словом, а от осознания того, что это не самое худшее из того, что ей пришлось пережить, у меня напрягаются мышцы.
— За месяц до свадьбы со Стефано мой отец пытался меня убить.
Мой тон наполняется яростью, когда я спрашиваю:
— Как?
— Он избил меня, после чего сбросил с балкона, — отвечает она. Затем она издает странный смешок. — Удивительно, но я не сломала ни одной кости.
Господи.
— Что еще? — Рычу я.
Когда она скрещивает руки на груди, я беру ее за запястья и снова разжимаю их. Мои пальцы обхватывают ее тонкие, и мне приходится сосредоточиться, чтобы мои прикосновения были нежными.
— Они причиняли мне боль каждый день. Я не хочу перечислять весь список, — бормочет она напряженным тоном. Когда я просто смотрю на нее, она вздыхает, а затем говорит. — Однажды Санто избил меня так сильно, что вывихнул мне челюсть. Отец ломал мне ребра бесчисленное количество раз. Меня морили голодом, и в основном я оставалась в своей спальне. Единственное внимание, которое я получала от своей семьи, было жестоким. — Я чувствую исходящий от нее прилив энергии прямо перед тем, как она вырывает свои руки из моих и слезает с моих колен. — Я не хочу говорить об этом!
Когда она направляется к двери, я рявкаю:
— Стой!
Я встаю с дивана и сокращаю расстояние между нами. Взяв Габриэллу за руку, я разворачиваю ее лицом к себе.
Она смотрит на меня, и я вижу в ее взгляде абсолютную пустоту.
— Никогда не уходи, пока мы разговариваем, — бормочу я.
Габриэлла просто кивает.
В моей груди нарастает гнев.
— И не надевай эту гребаную маску передо мной.
На ее лице мелькает замешательство.
— Какую маску?
— Ту, где ничто не сможет тронуть тебя. — Я слегка наклоняюсь, прожигая ее взглядом. — Не прячь от меня свою уязвимую сторону.
Ее глаза сужаются, когда она говорит:
— Показать какую-либо уязвимость — значит проявить слабость.
Я качаю головой.
— Не тогда, когда мы вдвоем. В окружении других людей ты можешь быть немного вспыльчивой, но со мной ты будешь откровенной и честной. Мне нужно знать, какую травму ты пережила, чтобы знать, как с ней справиться.
Ее глаза темнеют от беспокойства.
— Ты не будешь плохо думать обо мне?
— Нет. — Я поднимаю руку и обхватываю пальцами ее шею. — Ты моя невеста, и мне нужно узнать каждую частичку тебя, Габриэлла.
Непокорность в ее глазах немного ослабевает.
Благодаря свету, льющемуся из гардеробной и спальни, я могу разглядеть каждый дюйм Габриэллы; ее пижама едва прикрывает тело. Ее соски натягивают атласную ткань, а шорты… к черту ее шорты.
Желание струится по моим венам, и поэтому я хватаю ее за бедра. Я поднимаю ее, и когда мой рот захватывает ее в плен,
