Его лицо стало менее напряженным, линии рта смягчились, глаза приобрели более насыщенный цвет. Или, может быть, все это было игрой ее воображения?
Саммер становилось все труднее удерживать внимание, а Люк становился все более сосредоточенным. Мысль о том, что она в центре его внимания, манила ее, как единственный яркий луч манит путника, заблудившегося в лесной чаще. Нет. Не как луч, а как возможность быть этим единственным ярким лучом в темном лесу, проникать в его глубины и тайны, быть сберегаемой как его единственное чистое сердце.
Она вздохнула. Как удержать на себе такое внимание? Мужчины никогда не могли долго сосредоточивать на ней свой интерес. Люк, король чего-то там. Королей можно купить. Ее отец постоянно делает это. Если она купит Люка, то он будет просто обязан уделять ей свое внимание, разве не так? Она сможет упаковать и его, и все его ароматы, а потом взять их с собой на свой остров. Очевидно, для этого потребуется больше, чем несколько банкнот из ее сумочки, и Люк явно хочет, чтобы она поняла это.
– Я могу подарить тебе «Бугатти»[6], – негромко произнесла она, обращаясь к отвороту его рубашки, потому что от усталости уже не могла держать глаза открытыми. Постой-ка, что это я несу? Зачем ему «Бугатти» на острове? – Или яхту.
Люк рукой сжал ее плечо достаточно сильно, чтобы причинить дискомфорт.
– Что?
Она дернулась, пытаясь оттолкнуть его сжатую руку. Люк сразу же выпустил плечо Саммер, будто она ужалила его, как пчела, и выпрямился.
Вот черт. Она приоткрыла глаза и заметила, что он, кажется, разъярен. Великолепная ярость в обрамлении роскошной, серой с розовым, шелковой драпировки над кроватью.
Черт. Она закрыла глаза рукой – почти наилучший метод закрыться от мира, в который она опять вброшена. Очевидно, ей не может помочь даже то, что ее похитил греческий бог. Холодное одиночество гостиничного номера смеялось, протягивая к ней маленькие злобные пальчики, словно собиралось заполучить ее. Я до тебя доберусь.
Возможно, греческого бога смутило то, как она попыталась подкупить его. Наверное, бог привык к подношениям, хотя – кто знает? – может, и нет. Она, кажется, уже плохо соображает.
– Я и вправду очень устала, – внезапно сказала Саммер из-под руки Люка.
На мгновение повисла тишина:
– Oui, j’ai vu[7].
Он произнес это так, будто испытывал муку.
А потом сильная, уверенная рука взяла Саммер за голень, и ловкие пальцы расстегнули ее сандалию. Те же самые сильные пальцы помедлили и на мгновение охватили пальцы ее ноги, погружая их в теплоту.
– И замерзли, – добавил он тихо.
Возможно, он согреет ее. Она с надеждой глянула на него из-под руки. Он смерил ее недоверчивым, тяжелым взглядом и выпустил пальцы ноги. Черт.
Его руки взлетели так быстро, что она не успела заметить, как он снял вторую сандалию, взял одеяло и укутал ее так, что она стала похожа на хот-дог для гурмэ[8].
И ей придется греть саму себя своим же отраженным теплом. Проклятие.
– Откуда ты знаешь, что я устала?
Он вздохнул:
– Это же очевидно, soleil[9]. Вы же не думаете, что я ношу на руках каждую красивую испорченную девчонку, которая входит и пытается меня купить?
Он повернулся к двери. Холод и одиночество метнулись к ней, готовые заполнить пустоту, оставшуюся после его ухода.
Прекрасно. Если забыть «испорченную девчонку», то его слова прозвучали многообещающе.
– Значит, ты вернешься ко мне на яхте? – мечтательно спросила она за миг до того, как дверь закрылась за ним.
Следующим утром он все еще был ошеломлен тем, что произошло накануне. Ему было дурно. Ему нравилось, когда его гладили, он страстно жаждал сладостных ласк, но не хотел, чтобы его использовала какая-то безразличная эгоцентричная особа.
Люку ее красота казалась похожей на солнечный луч, который прорывается через облака и падает в холодное темное место, куда, как казалось Люку, солнечный свет вообще не может проникнуть. И вот Люк протягивает руку и понимает, что не в состоянии поймать этот солнечный луч. Тот может беспечно скользить по его рукам, безразличный к человеку, и Люк не в силах удержать этот свет.
С самого первого мгновения Люк был убежден, что Саммер истратила всю свою силу, чтобы тот солнечный свет оставался ярким, и ей было необходимо, чтобы Люк, как в сказке, поднял ее на руки, спас от дракона, отнес в свой замок и держал в безопасности.
В реальности же она хотела всего лишь дать Люку чаевые, чтобы он отнес ее сумки. После такого видеть ее было еще противнее, чем женщин, к чьим прекрасным, золотым мирам он когда-то страстно стремился. Но в то время они были бесконечно далеко – от него их отделяла перевернутая шляпа, которую он протягивал им в метро. Во всяком случае, те богатые лощеные женщины, причинявшие ему боль своим безразличием, вероятно, зарабатывали деньги своим трудом. В те времена они, казалось, были на самом верху его мира, и он не мог даже вообразить себе такую женщину, как Саммер Кори, у которой лимузины были обычным средством передвижения.
Ему следовало бы оставить ее в вестибюле, сверкающем полированным красным деревом и мрамором. Следовало бы просто уйти, и пусть ее деньги вихрем летят на пол. Но в переплетении гордости и ярости у Люка почему-то возникло дурацкое желание спасти Саммер.
И его рассудительность треснула, как скорлупа сырого яйца. Он спас Саммер, потому что просто не мог оставить ее в таком состоянии – роняющую деньги, падающую от истощения и относящуюся к нему так, будто он ни на что не годен.
Мгновение ему казалось, что все получилось как надо. Похитить женщину – лучший способ обратить на себя ее внимание. Она свернулась калачиком у него на руках, и ее дыхание возле его плеча вытаскивало душу Люка на свет из глубин его сущности.
И он весь растаял, стал беспомощным. Ему захотелось пасть на колени, чтобы снять сандалии с ее ног, словно прекрасный принц из старой сказки. Захотелось отводить волосы с ее лица, убаюкивать ее, чтобы она заснула.
А она взяла да и предложила ему долбаную яхту. Как своему очередному предполагаемому альфонсу. Bordel[10].
Эскизы лежали рядом с Люком – куча листков бумаги с рисунками и заметками. Ночь напролет у него в голове роились идеи, сменяя одна другую, как в калейдоскопе, будто его пальцы были всунуты в некую электрическую розетку творчества. От напряжения кожа Люка гудела, зубы ныли, и не утихало желание просто-напросто покусать чертову Саммер, чтобы снять напряжение.
