Вот только меня в последний момент останавливают, придерживают цепко за локоть.
— Ште-е-ерн, — наш Красавчик тянет подозрительно довольно, улыбается хищно и телефон от уха отнимает, а мне становится неуютно, — ты-то мне и нужна! Про должок помнишь?
— Д-да, — я пытаюсь отступить, но хватка усиливается и приходится замереть на месте.
И, кажется, фраза «взгляд удава на кролика» мной теперь окончательно осмыслена и понята. Пошевелиться под непонятно радостным взглядом я не могу.
— Вот и хорошо, что помнишь, — Кирилл Александрович ухмыляется. — Жду тогда тебя завтра у себя дома.
Чего?!
Ща, секунду или две, я подберу мандибулу и осознаю предложение.
Или не осознаю.
Или врежу.
За пощечину преподу отчисляют?!
— Дарья Владимировна, не задохнись от возмущения, — он пренебрежительно хмыкает, — детский сад меня не привлекает. И со студентками, вопреки слухам, я не сплю. И я не договорил, жду тебя, чтобы…
Я прищуриваюсь, а Кирилл Александрович неожиданно смеется.
— Хотя… знаешь, Штерн, я, пожалуй, сохраню интригу, — объявляет, весело сверкая глазами. — Завтра, в девять. Адрес скину.
Глава 2
Часы на запястье высвечивают без пятнадцати девять, когда я утыкаюсь в кованые ворота и сверяюсь с дубльгисом.
Громова, 17.
Все верно.
Подняв голову, а потом и очки, смотрю на башеньки по углам многоэтажки. Однако… впору Красавчика переименовывать в Прекрасного принца, замок уже есть, а вместо коня сойдет и внедорожник.
Современная реальность диктует, как никак, свои законы.
Хмыкнув, набираю без запинки номер квартиры — верхнюю норму сегментоядерного нейтрофила, то есть 72. И даже не надо лезьте в телефон смотреть. Мой — путанный, по словам Лины, — способ запоминания никогда не подводил. Сейчас тоже, потому что из динамика звучит знакомый голос, на который я рапортую, что Штерн явилась.
Ответом становится приоткрывшаяся дверь под переливчатую трель, коя громыхает по моей больной голове.
Отказываться вчера от празднования «минус год» из-за Кирилла Александровича я не стала. Накося выкуси, как говорится. Я весь май и июнь жила на мысли, что все закончится и мы напьемся вдрабадан и танцевать будем до утра.
На-ив-на-я.
Хватило нас до часа ночи и без громкой музыки, клуба и литров алкоголя, поэтому голова у меня болит исключительно от недосыпа и солнышка, что для утра слишком яркое.
А еще от детского визга.
Вот чего этим спиногрызам не спится в такую рань?! Зачем носиться, оглушая своими воплями и… ай!..
За-ра-за.
— Ой…
— Ян!!!
Отбрасывая с лица мокрую прядь волос, хватая ртом воздух и часто моргая, я смотрю на печальную рожицу и раскаянье в ангельских серых глазах. Печали слишком много, раскаянья еще больше, а тщетно скрываемого веселья просто по максимум.
Дилетант.
И паршивец, малолетний.
— Изви-и-и-ните, — водяной пистолет скромно задвигается за спину.
— Девушка, простите! — запыхавшаяся пожилая женщина, поправляя поехавший вбок пестрый тюрбан, подбегает быстрее, чем я успеваю ответить, и ребенка к себе разворачивает. — Я сколько раз тебе говорила не уходить с площадки, Ян?! Посмотри, что ты сделал!
— Я не специально! — детская рожица становится глубоко несчастной.
И я бы даже поверила, не делай такие же по десять раз на дню в его возрасте. Ладно, не только в его, сейчас тоже иногда прокатывает, когда рассказываешь о перепутанной тетраде, сломанном лифте или застрявшем в двери ключе, из-за которого я не пришла, опоздала, не принесла, не сделала.
Нужное подчеркнуть.
— Ничего страшного, — я кривлюсь в усмешке, — ледяной душ полезен для здоровья.
И совести Кирилла Александровича, к которой, кажется, я буду взывать одним своим видом. Может он поверит, что я так сильно рыдала от «в такую рань в такую даль», и забудет даже про долг, а?
Не слушая извинений и предложений помочь, я скрываюсь в подъезде. Время тикает, а пунктуальность — наше все, особенно после лекций по гистологии, на которые за минутное опоздание натурально не пускали и приходилось отрабатывать. В общем, приходить не то, что вовремя, а пораньше я научилась быстро.
И мне нужен последний этаж.
Нажав кнопку одиннадцатого, решаюсь повернуться к зеркалу, что незамедлительно и подло демонстрирует промокшую футболку, темные пятна на светлых джинсах и потекшую тушь.
Здравствуй, панда.
Не-е-ет, от моего вида Красавчик точно должен усовеститься.
Конечно.
Усовестился и засветился, стоя на пороге квартиры и оглядывая с головы до ног.
— Штерн, у тебя что, персональная туча над головой появилась? — вот тут надо мной смеются откровенно.
Как всегда и как над всеми.
— Нет, просто у вас дети прекрасные, — обхватив себя руками и дрожа, ибо в подъезде после улицы дубак, я цежу сквозь зубы и из лифта выхожу.
— У меня? — пропуская и закрывая дверь, Лавров переспрашивает озадаченно.
— У вас во дворе, — я поясняю и, прыгая на одной ноге, стягиваю кед.
А потом второй, и к Кириллу Александровичу разворачиваюсь.
— Вы меня зачем звали?
Остатки такта и вежливости с меня смыли пару минут назад, поэтому ближе к делу, Кирилл Александрович.
Чего надо?!
Потому что, подумав, я поняла, что вчера погорячилась.
Очень сильно погорячилась и ошиблась.
— Пошли на кухню, Дарья Владимировна, — он тяжело вздыхает, — чаем тебя поить буду. Горячим, пока сопли на кулак не начала мотать.
Спасибо.
И за принесенное полотенце тоже.
— Пардон, но фена нет. Садись, — Кирилл Александрович командует, спрашивает через плечо. — Ты чай или кофе, Дарья Владимировна?
— Кофе, — я оглядываюсь куда приземлиться.
Оцениваю.
Просторная кухня мне нравится.
Светло, бежево-коричнево, уютно, не смотря на спартанскую обстановку и неуловимое сходство с обставленной дизайнерами квартирой Леньки. И диван смотрится гармонично, манит желанием натащить подушки, как дома, и забраться с ногами, устроиться удобно… и я, прогоняя безумное наваждение, выбираю стул.
— Так что с долгом, Кирилл Александрович? — спрашиваю снова, когда передо мной ставят огромную кружку и отходят к окну.
Кофе вкусный, и, согревшись, я наконец поднимаю взор на Красавчика.
Теряюсь на миг, поскольку в привычную картину мира он сегодня совсем не вписывается. Не видела я его без белоснежного халата. Еще и в спортивных брюках и футболке, что слишком отчетливо вырисовывает мышцы.
Все же, пожалуй, можно понять, чего некоторые спорили и пытались пригласить его на свидание, не смотря на все издевки и пересдачи со стороны драгоценного преподавателя. И вздыхать продолжали томно.
— С долгом, Штерн, — он повторяет как-то задумчиво, тоскливо, — с долгом все просто. Мне нужна няня на месяц. Для племянников. Сестра с мужем срочно… уехали и оставили мне их, а я, как понимаешь, сидеть с ними целыми днями не могу.
Не может.
На кафедре он так, подрабатывает, поэтому и групп взял только три, по субботам, а в основное время наш Кирилл Александрович трудится реаниматологом-анестезиологом в двадцать третьей, поэтому да, с детьми ему сидеть некогда.
Но… я — няней?!
— Кирилл Александрович, вы издеваетесь?! — я вскакиваю и полупустую кружку на стеклянную столешницу звучно грохаю. — Какая из меня няня?! Я не умею с детьми вводиться!
Я их боюсь и слегка, так скажем, недолюбливаю. Они меня тоже, ибо самые мелкие на моих руках начинают истошно орать и вырываться, а постарше ревут и жалуются родителям.
— Да я чуть с медом не пролетела, потому что на педиатрию документы не стала подавать. Я не могу с детьми. Найдите няню, Кирилл Александрович!
— Их няня сломала ногу, — Кирилл Александрович недовольно морщится, поясняет терпеливо-снисходительно, — и у меня нет времени искать ей больше замену. И одних я оставить их тоже не могу. Нанимать же не пойми кого я не хочу. Не доверяю, знаешь ли, чужим людям.
