— А мне, мне вы доверяете?! — у меня вырывается почти истерично.
И со смехом, потому что… полгода меня в принципе к людям подпускать было нельзя, а тут детей, значит, можно доверить.
Родных.
Он их что, совсем не любит?!
— Тебя, Штерн, я из-под земли достану в случае чего, — мне ласково скалятся, — и я тебя знаю. Накормить, прогулять и проследить, чтобы они не сожгли дом ты в состоянии.
— Нет, я не могу, Кирилл Александрович, извините, — я решительно качаю головой, иду к выходу.
И замираю на пороге кухни, когда в спину с ленцой и насмешкой летят слова:
— Всего на месяц, Штерн. Соглашайся или я расскажу завкафедрой, где его мозг.
Оборачиваюсь.
Медленно, и на поистине иезуитскую улыбку смотрю с ненавистью.
Гад.
— Это шантаж, — констатирую мрачно и руки на груди скрещиваю.
— Знаю, — он нагло лыбится.
И улыбочку с его лица стереть хочется, но я лишь выдыхаю сквозь зубы и цежу:
— Идите к Лопуху и рассказывайте. Переживу.
— Уверена? — левая бровь удивленно-издевательски приподнимается.
Нет.
Отчисления я не переживу, а меня отчислят, потому что по отдельности мои косяки еще тянут на официальный выговор и дисциплинарное взыскание, но вместе — это уже отчисление.
Скорей всего.
Идти проверять в деканат у меня желания нет.
И последние два месяца с трехчасовым сном — полтора вечером, полтора под утро — еще слишком свежи в моей памяти, и длиннющие очереди на пересдачи на первом курсе, когда домой в девять вечера, я помню хорошо, тесты по четыреста вопросов за два часа и сто пятьдесят слов по латыни в первую неделю учебы, когда я фыркала, что за вечер выучить столько невозможно.
Возможно.
За час, главное — мотивация.
Нет.
После всего пережитого отчисляться?!
— А где гарантии, что вы потом снова не вспомните про мозг?
Кирилл Александрович пожимает плечами.
— Дарья Владимировна, ты слишком плохого обо мне мнения, — он отталкивается от подоконника и подходит ко мне. — Ручка и бумага есть?
— Зачем?
— Расписку напишу, — Кирилл Александрович снисходительно хмыкает, — устроит тебя?
— Да.
Блокнот я достаю быстро, а пока выуживаю ручку, раздаётся скрежет замка и высокий, почему-то знакомый, голос провозглашает в отдалении:
— Кирюша, мы вернулись!
Я застываю и недоверчиво смотрю на него, а «Кирюша» взлохмачивает волосы отчаянным жестом и тоскливо провозглашает:
— Вот и дети, Дарья Владимировна. Пошли знакомиться с подопечными.
— Угу.
С места я не двигаюсь, а глаза у меня округляются еще больше. И смотрю я на Кирилла Александровича со стремительно возрастающей паникой.
Не хочу, может все ж отчисляться?!
Я ж боюсь!
— Пошли, Штерн, — Кирилл Александрович тяжело вздыхает и почти тащит, пока я едва переставляю дрожащие ноги.
И в прихожую он меня впихивает первой и излишне бодро объявляет:
— Дети, я нашел вам няню!
Две белокурые головы в одинаковых банданах со скелетами одновременно поворачиваются ко мне, две пары серых глаз с прищуром изучают меня, четыре руки синхронно скрещиваются на груди.
А два водяных — кошмарно знакомых — пистолета раскачиваются на плечах.
Нет.
Ну нет, просто нет.
Невозможно.
Я ж вроде так сильно не грешила, так за что мне это?!
— Дарья Владимировна, это Ян и Яна, — опуская руки мне на плечи, над головой мерзко радостно объявляет Кирилл Александрович и чуть наклонившись добавляет шепотом, только для меня. — Не переживай, Штерн, уровень развития у вас одинаковый — поладите.
Сомневаюсь.
Глава 3
Три часа дня.
И я таки осознаю и постигаю для чего два года Байкер на физкультуре мучает нас полосой препятствия, заставляя прыгать, бегать и ползать по-пластунски.
Последнее особенно хороший навык.
Хороший навык для выживания в квартире с двумя малолетними монстрами.
— Даха, ты уверена, что все нормально? — недоверчиво звучит голос Ромыча в наушнике.
— Да всё отлично, — бодрым шёпотом и с энтузиазмом заверяю его и осторожно выглядываю из-за дивана.
Отклониться от с хлопком врезавшегося в стену шара успеваю в последнюю секунду.
— Просто зашибись, Ром, — добавляю завороженно, глядя как по белой штукатурке красиво растекается зеленое пятно.
Следом летит второй шар, чтобы столь же красиво и с брызгами впечататься и добавить оттенки желтого.
— Я вечером позвоню, — вставляю, пока он не успел озвучить очередные сомнения и отключаюсь, продолжая разглядывать яркие пятна.
Н-да.
Жизнь Кирилла Александровича с сегодняшнего дня, определенно, заиграет красками.
И ремонтом.
А в моей жизни заиграет похоронный марш, потому что квартиру Лавров мне не простит. И прибитых в ближайшем будущем монстров тоже.
Ибо все, суслики, достали, вождь краснокожих выходит на тропу войны.
Добравшись ползком до противоположного края дивана, я устроилась поудобней и прикинула, откуда точно прилетели снаряды врагов.
Проверив трофейный бластер, прицелилась и… первый выстрел, судя по приглушенному шмяку и ехидным смешкам, вхолостую, а второй в цель, поскольку раздается обиженное: «Ай!».
Yes!!!
— Няни не стреляют! — возмущенно вопит Ян.
Мысленно хмыкаю и делаю последний выстрел, краски у меня больше нет.
Бух!
И снова: «Ай!»
— Я плохая няня, суслик, — фыркаю и в лучших традициях ковбоев и гангстеров дую на дуло.
— Мы заметили, — ворчит Яна.
И чего этих монстров путает соседка, что с ними гуляла, я не понимаю. Да, похожи они, как однояйцевые близнецы, и одеваются из вредности одинаково, но ведь все равно разные.
Даже если Яна прячет длинные волосы под бандану.
— Я вам предлагала разойтись мирно, — сообщаю, прислоняясь затылком к дивану и откладывая бесполезный бластер, — вы первые начали!
— Мы только помидор, — возражает Ян.
— На мою любимую футболку!
Хотя, наверное, да, раскалывать яйцо, что я как раз держала в руках, на голову паршивца в ответ было не педагогично.
Драться подушками и швыряться игрушками тоже, а про душ, которым я ответила на водяные пистолеты, скажу только, что меня загнали в угол под названием ванная и выбора не оставили.
Вот.
Так Кириллу Александровичу и скажу, если успею.
Его драгоценные и чудесные племянники сами виноваты.
Поладим мы, ага, как же.
— А ты мне еще суп на голову надела! — летит в мой адрес новая претензия.
От Яны.
А да, забыла.
В свое оправдание могу сказать, что он был не горячим и меня в ответ засыпали мукой. В общем, на кухне ремонт тоже требуется. Или, как минимум, генеральная уборка.
— А вы мне в кофе глаз подбросили!
Всплывший в виде красного глаза лизун, к их огорчению, орать меня не заставил.
— Так ты же не испугалась, — разочаровано тянет Яна.
Смешок я давлю.
Нашли чем пугать, суслики, я в меде учусь. Я эти глаза несчастные видела и перевидела, еще и учила. И вообще на первом курсе на самом первом занятии у нас была экскурсия по кафедре, в пятую комнату, где влажные препарате, читай трупы целиком и по частям, тоже. Мы были без перчаток, а наш препод без гуманности. В общем, это была проверка на вшивость, ведь какой ты врач, если голыми руками взять боишься. Подумаешь мозг, в начале сентября в тазах лежит только он для второго курса, подумаешь когда-то живого человека, подумаешь, что это второе сентября и твой второй день учебы.
Полушария и мозжечок, как эстафеты, пришлось брать всем и не кривиться, поэтому не надо было кидать желеобразную гадость мне в волосы, суслики!
От нее я тоже не завизжала, введя детей в окончательное уныние и заставив креативить. Кажется, на мне был использован недельный запас гадостей для предыдущих нянь.
— Поэтому вы достали молоток и разыграли пробитый палец? — с возмущением спрашиваю уже я.
Ибо тут да, я испугалась.
