— Ну ничего, Бог любит троицу.
* * *
Приду немного позже. Немного позже… С каких пор полдвенадцатого это немного? Ну тут сам Бог велел влепить ей неуд. Ощущение, что у меня в заднице факел горит, ибо на месте реально не сидится. А что, если она тупо струсила и вообще не придет? Ну твою мать!
— Мария Григорьевна, дайте мне, пожалуйста, новый бланк, — комкаю лист и кидаю в мусорную корзину.
— Вот что значит все делать на компьютере. А как только вырубается ваша программа и все — вы все как без рук, — ворчливо произносит она. Вот что значит держать на отделении постовую медсестру за семьдесят.
— Во-первых, вырубается. Во-вторых, вы так и не научились им пользоваться, что говорит о вашем, в некотором роде, непрофессионализме. В-третьих, у меня сейчас не самое лучшее настроение и если мы сейчас по полной будем мериться пиписьками, то угадайте, кто уйдет раньше с отделения вы или я?
— Конечно, я, у меня рабочий день до пяти, и у вас до пяти, но вы сидите до восьми. И не надо на меня так зенки пучить, — спокойно… эта гадкая с виду старушка прекрасный человек, который, между прочим, меня многому научила.
— Дайте, пожалуйста, бланк, Мария Григорьевна, — как можно спокойнее произношу я.
— Да нету у меня их. Вы последние забрали. У старшей тоже — нет. Я проверяла. И не надо мне тут психовать.
— Богдан Владимирович, я знаю, где они есть, не нервничайте, — вот уж чего я не ожидал, так это, что возле сестринского поста появится Аня. Ну и уж ее демонстративное успокаивающее поглаживание меня по плечу и подавно. Вот же зараза курносая, поди всю ночь репетировала перед зеркалом свое милое поведение. — Пойдемте я покажу, где они лежат.
— Пойдемте, Анна Михайловна, — пропускаю ее вперед. — Скажи-ка мне, дорогая, что такое по-твоему «приду немного позже»?
— Я не специально. Одного моего подарка не оказалось аж в двух магазинах. Пришлось снова искать.
— Святые небеса, подарок не один?
— Ага. Целых три.
— Ну давай, дари, что ли, уже, — открываю дверь и пропускаю Аню первой в кабинет.
— Подарок будет позже, — ну, конечно, после зачета.
Однако все равно чувствую себя малышом, которого вот-вот удивят по самое не могу подарком. Ну и, судя по запаху, принесли мне все же не дерьмо. Да и лопаты не имеется. А вот очень приличный подарочный пакет есть. И прекрасная Анина задница, облаченная в узкие брюки синего цвета — тоже есть. Да и грудь в жилетке точно такого же цвета, явно меньшего размера, чем надо, дабы увеличить ее визуально, тоже имеется. Надо признать, что платья ей идут несколько больше. В них она… милее, что ли. Хотя в таком на первый взгляд деловом костюме есть тоже некий шарм. Ну да ладно, чего уж греха таить, шарм — это прекрасная в облипку задница и стиснутая оковами жилетки грудь.
— Как твоя нога?
— Все нормально. Не болит.
— Слушай, а дышать тебе не трудно?
— Нет, а что?
— Да у тебя жилетка на размер меньше, чем надо.
— А это специально.
— Да? — наигранно удивляюсь, наблюдая за тем, как Аня ставит на стол пирог. Так, ну этот точно со слабительным или просто наплевала.
— Ну, конечно. Так же грудь, кажется, больше. А она у меня… полторашка. А так как будто почти тройка.
— Полторашка?
— Ага. Учитывая, что платье я надеть не могу в виду разбитой коленки, пришлось сделать акцент на груди. Нравится, кстати?
— Скорее да, чем нет, но, чтобы сказать точно, надо пропальпировать. Да и не полторашка там.
— Думаете?
— Уверен, явно без двадцати пяти сотых двойка.
— Хорошо бы так.
— Стой, халат не надевай.
— В смысле? Я думала мы сначала к больному. Там я сдам практические навыки, а потом устный опрос, — растерянно произносит Аня.
— К больному мы не пойдем. На мне сдашь практические навыки.
— Нет, это не профессионально.
— Это уже мне решать профессионально или нет. Так, стоп. А где бланки? Ты обещала мне их показать.
— Я соврала, — совершенно спокойно произносит Аня. — Ну чтобы вы, Богдан Владимирович, не кричали на Марию Григорьевну. Она ну очень классная тетенька. Такая прям… ух, — взмахивает рукой, демонстрируя татуировку. И только что вернувшееся назад хорошее настроение медленно уползает в неизвестном направлении. Ну зачем? Зачем портить себя этим уродством? — Она мне все объясняла, тогда как другие морщили в мою сторону нос.
— Ну да, она такая. Я же сказал не надо надевать халат, — дергаю ткань на себя и кидаю халат на диван. — Садись.
— Сначала опрос?
— Нет, — обхожу стол и достаю пачку тестов вместе с задачей. Она ее не решит правильно, равно как и другие студенты. Задача с подвохом.
— У тебя на все полчаса. Удели задаче больше внимания, нежели тестам. Где твой дневник практики?
— Все здесь, — наклоняется через весь стол, демонстрируя «полторашку» и кладет рядом со мной дневник.
— Начинай.
— А в задаче просто написать диагноз? Без объяснений? Или устно потом рассказать?
— Нет. Письменно. Кратко, почему ты решила, что это именно это заболевание.
Когда мне стало не по себе? Наверное, тогда, когда Аня перешла к задаче. Нахмуренный лоб, еще более вздернутый курносый нос и дико напряженное лицо. И постоянное движение указательного пальца к моему «обожаемому» носу. Она его совершенно точно поддевает. Ну куда еще больше-то? Остановись. Хотя, надо признать, выглядит это забавно. Даже по— детски. И вот тут стало не по себе. Нет, уж кого, но ребенка я в ней не вижу. Проблема в том, что выглядит это все пошловато по отношению к ней. Однако просто попросить ее остаться на практике до конца лета — не могу. Да и не останется Аня по доброй воле, после новости о наличии у меня жены. С этим вообще труднее, как бы ни распинался и что бы ни сказал, явно встанет в позу.
— Я — все.
— У тебя еще есть время.
— Нет, я уверена.
— Ну и молодец, что уверена, — забираю у нее тест вместе с задачей и, не глядя, беру дневник практики.
— А практические навыки? А тесты с задачей? Ты даже не посмотришь?! — удивленно интересуется Аня.
— Нет. Держи, отличница, — протягиваю ей дневник и самое удивительное, что она даже в него не заглядывает веря мне на слово. Маленький, курносый наивняк.
— Спасибо.
— Ну что, отметим окончание твоей практики сегодня вечером?
— Да. Я это отмечу. Но без вас, Богдан Владимирович, — да ты ж моя красавица.
— А что так?
— Ну, я долго думала и поняла, что вы мне совершенно не подходите.
— Да ладно? И что я натворил? — откидываюсь на спинку кресла.
— Да ничего.
— И все же.
— Ну, у вас волосатые подмышки. Мне не нравится такое.
— Ну раз не нравится — догола побрею. Это все, Аня?
— Ноги, — усмехаюсь в голос.
— Извини дорогая, но ноги я брить не буду.
— И не надо. Ноги у вас, Богдан Владимирович, кривые. Колесом. Как будто в вас живет трое кривоногих футболистов. Увы, это уже не исправить.
— Да, это и вправду не исправить. Это все?
— Нет, конечно. Нос.
— А с ним что?
— Все так. Поэтому я бы хотела вас кое о чем попросить.
— Ммм… ну давай, жги.
— У моего дедушки по маминой линии есть небольшой огород, здесь недалеко от города. Так вот, ему надо вспахать огород. Ну и я бы хотела попросить у вас, как у человека, чей нос виден из космоса, это сделать.
— Черт, Ань, я не догнал. Прям чувствую, что начинаю кончать от твоих речей, но вот что-то сейчас застопорилось. Потереби, дорогая. В смысле поясни.
— И поясню и даже потереблю, — встает из-за стола и берет пакет. Подходит ко мне впритык и тянет указательный и большой палец к моему носу. Твою мать, как сдержаться-то и не заржать? — Вот этим вашим огромным носом только землю рыть. Очень удобно. Торф вам как раз ваш шнобель и потеребит. Ферштейн?
— Ферштейннее не бывает. У него, значит еще и торф… ух, быть мне черным.
— Ну да, главное нос весь не протеребите.
— Я постараюсь.
— Постарайтесь, постарайтесь. Ну и я не могу оставить вас с пустыми руками. Как врач — вы прекрасны и поэтому примите от меня эти скромные презенты. Вы как-то упомянули, что у вас болит частенько поясница, — присаживается на край стола, едва касаясь меня ногой.
