Парень снимает с плеча гитару, наклоняется к кофру, выгребает оттуда деньги и укладывает ее внутрь.
— Я как раз закруглялся. Хочешь есть? — спрашивает он буднично, словно мы сто лет знакомы.
Я действительно не ела последние сутки. Но еще больше я не хочу домой — появилась возможность хотя бы час побыть вне его стен, и я за нее ухвачусь.
— Пожалуй, да… — я начинаю тараторить: — Хотела поблагодарить тебя за помощь, но думала, что мы больше никогда не пересечемся… Как же хорошо, что мы встретились!
— Думаешь? — Он загоняет меня в тупик странным вопросом и нехило пугает, но тут же весело смеется: — Я же сказал: никогда меня не благодари. Пошли.
Мы идем через освещенную фонарями площадь, скейтеры, сидящие на мраморе у фонтанов, кричат ему:
— Харм, уже сваливаешь? — И он на прощание поднимает руку.
Я нагоняю его и стараюсь идти в одном темпе, хоть это и тяжело.
— Как они тебя назвали? — Надеюсь хитростью выведать имя, но он отрезает:
— Меня так все зовут.
— Как — так? Просто я не расслышала… — Положение не позволяет мне выказать заинтересованность, но от любопытства зудят кончики пальцев. В знакомстве ведь нет ничего унизительного и страшного…
— Харм, — бросает он, и я завожусь еще больше:
— Харм? Вред? Но почему?
Только теперь до меня доходит: парень раздражен так, что, кажется, готов убивать, но только глубоко вздыхает:
— Потому что я ломаю все, к чему прикасаюсь.
— Я тоже бываю неуклюжей… Кстати, меня зовут Ника. Очень приятно.
Харм незаинтересованно кивает.
Несмотря на гитару за спиной и рюкзак, идет он настолько быстро, что за время нашего короткого разговора мы успеваем оказаться в темном дворе за пределами площади. Никаких кафешек в этой местности нет и быть не может, и в желудке холодным комком сжимается страх.
— Куда мы направляемся?
— Ты же хочешь есть? Вот и успокойся. — Харм тормозит у старого обшарпанного дома и толкает деревянную дверь первого подъезда. В лицо ударяет холодная непроглядная тьма.
— Дай мне руку. — Он крепко хватает меня за запястье. — Иначе свернешь тут шею.
Зрение выведено из строя, но жесткий захват его пальцев успокаивает.
Доверие. В обычных обстоятельствах я никогда бы не пошла домой к первому встречному, да еще и такому странному, но это прикосновение решило все.
По вереницам скошенных ступеней он тянет меня наверх, останавливается на площадке с выбитой лампочкой и отпускает мою руку. Гремит ключами, подсвечивает замок зажигалкой, исчезает в черном проеме и щелкает выключателем. Шаг — и я оказываюсь в огромной квартире, похожей на музей.
Здесь давно не было ремонта — лепнина с коричневыми потеками потрескалась, выцветшие обои местами отошли от стен, углы захламили скопления коробок и залежи пыли.
Харм подталкивает меня вперед и включает свет на кухне.
Круглый стол, антикварные шкафчики, двухконфорочная плита, старинный абажур на потолке и пара разномастных венских стульев — вот и весь интерьер.
Я занимаю один из них, Харм вываливает из рюкзака пакеты с лапшой быстрого приготовления.
— Королевский ужин: бич-пакеты. С каким вкусом предпочитаешь? — По тону намерений не разобрать. Он серьезно?
Я вскидываю голову, но натыкаюсь на взгляд его огромных глаз. Он серьезно.
— Пожалуй… — Перебираю пачки и вчитываюсь в надписи на них. — Со вкусом «барбекю»…
— Аналогично.
Он зажигает огонь под металлическим чайником с мятым боком, падает на стул напротив меня и стягивает бейсболку.
Темная челка, выбритые виски и затылок, едва заметный пирсинг в брови и эти проклятые глаза. Красивый. Я физически ощущаю, что пропадаю, улетаю в космос, скатываюсь вниз на американских горках. В присутствии Артема со мной такого почему-то никогда не случалось.
— Ты часто там играешь? — спрашиваю невпопад, получается пискляво.
Он пожимает плечами:
— Да, часто. И не только там.
Чайник свистит, Харм забирает пачки нашего «королевского ужина» и отворачивается к плите. Любую информацию из него приходится вытягивать клещами. Не хочет говорить о себе — не надо. Вряд ли мы еще когда-нибудь встретимся, так что… даже не обидно.
_________________________
гр. "7 раса" "Клетка"
Глава 4
Мы молча доедаем лапшу из фарфоровых тарелок — положа руку на сердце, ничего вкуснее я еще ни разу не ела. Харм справляется быстрее и закидывает свою опустевшую посуду в чугунную раковину, подпирает ладонями подбородок и вдруг становится милым.
— Так что за дядя так испугал тебя утром?
Сказать ему, что я дочка мэра — не вариант. Его сразу как ветром сдует, а мне начинает нравиться присутствие этого пришельца в моей жизни. Решаю ограничиться полуправдой:
— Мы с подругой всю ночь зависали в клубе, а отцу я сказала, что собираюсь ночевать у нее. И что ее родители дома. Мужик — друг отца, и он чуть не запалил меня на остановке в таком виде. Если бы не ты…
— Проехали. А твоя мама?
— Мамы у меня нет, — отвечаю и чувствую, как глаза жжет от слез. В нашей семье не принято обсуждать ее уход — ни к чему лишний раз горевать и показывать слабости.
— Эй, не плачь. У меня тоже нет матери, если это тебя утешит. У меня вообще никого нет.
Он произносит страшные слова легко и весело. Дергаюсь и поднимаю голову — Харм смотрит на меня в упор мрачными, полными боли глазами. И улыбается.
«Хотелось бы мне стать для тебя кем-то…» — проносится шальная мысль. Черт, да я бы все отдала, чтобы стать для него кем-то.
— Как давно? — Я всхлипываю и никак не могу совладать со слезами. Мне жалко себя. Жалко его.
— Уже три года. — Харм задумчиво разглядывает меня. — Очень часто появляется желание повеситься в этой гребаной пустой квартире, или другими способами убить мысли. Но нельзя. У меня еще есть планы.
Я больше не могу выдержать его взгляд — бездонный, гипнотический, потусторонний. Кажется, для себя единственное, что имеет смысл, я только что нашла…
Мысль пугает до одури.
Хватаюсь за вилку, молча разделываюсь со своей лапшой, и вдруг Харм выдает:
— Давай накуримся?
В своей жизни я видела даже героиновый передоз у одного из знакомых на отдыхе за городом. И Женька, будучи студентом, частенько приходил домой улыбчивым и загадочным, хотя от него за километр разило травой. Мама ругала его на чем свет стоит и требовала, чтобы он прекратил. Он не прекращал. Зато под кайфом брат давал мне поистине ценные советы, которые реально работали.
Помявшись, я соглашаюсь. Завтра все вернется на круги своя, и я забуду про эту авантюру.
Через длинную прихожую Харм ведет меня в недра квартиры, сворачивает во вторую комнату слева и включает настенный светильник.
В комнате полный разгром — вещи торчат из резного черного шкафа, висят на старых венских стульях. Клавиатура и монитор завалены смятыми фантиками и пачками от сигарет. Кровать кое-как застелена коричневым клетчатым пледом, к стене прислонены электрогитары, а над ними нависают полки с потрепанными корешками книг и угрюмые, написанные маслом пейзажи в массивных потемневших рамах.
Харм достает из кармана косяк и зажигалку, раскуривает его и передает мне. Я сажусь на кровать, проваливаюсь на пружинах почти до пола и растерянно гляжу на небольшой дымящийся сверток в своей руке. Харм валится рядом.
Я не одобряю это дерьмо, но не хочу, чтобы он подумал, будто мне слабо. Подношу косяк к губам и медленно затягиваюсь.
Голова мгновенно становится легкой, мысли туманятся, путаются, но воспринимается все отчетливо и ясно.
В огромной, некогда шикарной квартире остановилось время. В ней живет заколдованный принц.
***
Харм лежит на спине, а я сижу верхом и вожу пальцами по завиткам татуировок на его груди и плечах и смотрю в невозможно зеленые глаза. Татуировки разбегаются из-под моих пальцев и оживают под ними, приобретают тайный смысл и одаривают меня знаниями, тепло его тела сливается с моим, восприятие тает… Он улыбается. Я доверяю ему, несмотря на то что его улыбка где-то в глубинах души вызывает странный дискомфорт.
