— Написал, что типа хочет меня испортить… Как думаешь, Артем сможет это принять?
— Ты дура?!! Почему ты разрешила придурку это сделать? — вопит Катя, и официанты переглядываются.
— В том-то и дело. Я просто спала и ничего не почувствовала! Он вообще очень странный…
Кажется, Катя тоже впадает в глубокий в шок:
— Он чем-то тебя накачал. Маньяк. Тату можно перекрыть другим рисунком, но с ним встречаться больше не советую. Лучше скажи: что-то еще случилось?
— Уверена, ничего не было, — отрезаю я. Катя никогда не узнает, что он сам не захотел продолжать.
— Ты еще легко отделалась! — вздыхает она.
Меня трясет. Я глушу уже третий стакан кофе, что, естественно, никак не способствует успокоению, и сама уже верю, что Харм — поехавший маньяк, желавший моей смерти, а не обычная самодовольная сволочь с хреновым чувством юмора.
— Эй, Ника, послушай. — Катя перехватывает мой бегающий взгляд и посылает мне лучи позитива. — Не переживай. Я тоже сто раз нарывалась на неадекватов. Сколько у тебя шансов снова его увидеть, если не пытаться намеренно сделать это?
— Думаю, немного…
— Просто не ходи больше по тем местам, где он машет метлой или побирается, и ты его никогда не встретишь. В такой ситуации это будет разумным. Вспомни ту жуткую историю про твоего брата и его сумасшедшую преследовательницу… Вот до такого ситуацию уж точно доводить не стоит.
— Да, ты права… — Я морщусь от неприятных воспоминаний и залпом приканчиваю остывший кофе.
___________________________
* Я хочу стать для тебя вредом (Я хочу причинить тебе вред)
Глава 7
Когда-то моя жизнь была совсем другой — веселой, радостной, наполненной солнцем и смехом. Тогда у меня была мама. И брат.
Женя учился на инязе и вел насыщенную жизнь — участвовал в конференциях и массовых мероприятиях, был «лицом» факультета, и окружающие не чаяли в нем души. На четвертом курсе брат познакомился с девушкой по имени Маша, они начали встречаться. Женя говорил, что поначалу все складывалось отлично, но примерно через полгода начались странности в ее поведении. Он пытался закончить отношения мирным путем, но девушка не хотела его отпускать — преследовала, шантажировала, закатывала истерики. Это не помогло. И тогда она оставила записку, в которой обвинила в своей смерти Женю и шагнула с крыши.
Брата долго мотали по допросам, и въедливый следователь даже клятвенно обещал, что Женя сядет, но папа подключил связи, и уголовное дело не дошло до суда.
Очень быстро эта история отошла в нашей семье на второй план, потому что примерно в то же время у мамы диагностировали рак — она сгорела за три месяца.
А потом Жене выпала шикарная возможность уехать в Лондон, где ему предложили работу переводчика в престижной русско-британской фирме, и мы с папой остались одни.
— Ника, до свидания! — кричит из прихожей приходящая домработница и закрывает за собой дверь.
До приезда отца мне нужно продержаться в этом пустом доме всего-то пару пустяковых часов. Не сбежать, не сойти с ума и не завыть от тоски.
***
Лето летит, все дни наполнены теплом и светом, правда, наши с Катей загулы по ночным клубам резко сошли на нет после того, как она решила, что я нарвалась на самого настоящего маньяка.
Теперь мы три раза в неделю ходим в тренажерный зал, вечерами зависаем в гостях друг у друга и иногда устраиваем «межконтинентальные» пьянки с Женей и Артемом посредством видеозвонков. Кажется, Женя нашел себе некую очаровательную британку (надолго ли?), но старательно уходит от темы, а Артем чересчур охотно и подробно расспрашивает меня о делах, вызывая изжогу.
Дом кажется особенно тихим и пустынным — сегодня годовщина маминого ухода. Три года прошло с тех пор, как я в последний раз слышала ее голос, чувствовала тепло ее рук, ее любовь и заботу. Хотя кого я обманываю: все это ушло гораздо раньше. Месяц до черного дня она была практически без сознания — высохшей, холодной, чужой. А мы были вымотанными до равнодушия. Когда она умерла, я даже не плакала.
Новое городское кладбище расположено прямо за нашим коттеджным поселком, и с самого утра я ползаю на четвереньках, пропалывая траву на могиле, выбрасываю старые выцветшие искусственные цветы и буравлю землю проволочными стеблями новых.
Я здесь, но мне нечего рассказать маме. Загулы, лето, папа, Артем… Я в стороне от всего и всех, со мной ничего не происходит. Я не позволяю ничему произойти.
Единственное, чем бы я охотно с ней поделилось — воспоминание о том июльском дне, когда я ненадолго сумела выбраться из панциря обязанностей, обещаний и здравого смысла. И отпустила чувства на волю…
Вытираю пыль с нацарапанного на граните лица и, петляя среди оград, возвращаюсь к кованым заборам поселка.
Зашториваю в комнате окна и заваливаюсь на кровать. Знаю, что не смогу отвлечься от мыслей и задремать, но несколько часов упорно держу глаза закрытыми и утопаю в фантазиях, ускользая в иную реальность. Там Харм. Ледяной красавчик. Как много он на самом деле понял обо мне? Он понял все…
Я пыталась играть в высокомерную богатую суку, но играла неубедительно. Заигралась и нечаянно влюбилась в него, и это проблема. Настолько огромная, что делает почти невозможными мои давно продуманные планы на будущее.
О встрече с ним теперь напоминает только татуировка, способная действительно изменить мою жизнь. Или даже сломать.
«I wanna become Harm for you».
Зачем он ее сделал? Какой смысл вложил? Поглумился и так по-скотски отомстил за высокомерие?
Чтобы перекрыть эту надпись, я пару раз записывалась в тату-салоны и даже выбирала эскизы с милыми розочками, но к назначенному времени не пошла.
Наступают сумерки, из-под мебели и ниш выползают злые духи и темнота, и желание сбежать из дома становится непреодолимым. Слава богу, торговые центры работают допоздна: еще утром папа оставил мне подарочную карту какого-то ТРЦ и сказал, что я могу потратить на себя все средства, лежащие на счету. Шоппинг — самое действенное средство для поднятия настроения. Так говорила мама.
Глава 8
Окруженная зеркалами и плотной ширмой, я стою в примерочной, с тоской разглядываю бледное отражение и разочарованно вздыхаю. Все выбранные платья, включая то, что сейчас на мне, висят на моем теле, как на вешалке.
Ходить с мамой по бутикам было нашим любимым занятием — мама долго кружилась перед зеркалами, со всех сторон осматривая идеально сидевшие платья, а я тайком отодвигала шторку и с восторгом наблюдала за ней.
В отличие от папы, она никогда не забывала, что у меня есть собственные потребности, стремления и планы. Что у меня есть душа.
А сейчас мамы нет. И я нигде не могу найти ее. Ее нет даже там, под горкой земли, которую я сегодня так усердно украшала неживыми цветами. Ее нет. Я одна.
Остаться в одиночестве — самое страшное, что может случиться с человеком.
Из глаз брызжут слезы.
Ухожу из шумного торгового центра ни с чем и бреду к площади.
Давно стемнело, зажглись фонари и окна зданий, теплый воздух, наполненный сладко-горькими ароматами цветов, колышется над остывающим асфальтом.
Мама любила цветы, и после ее смерти город украсили тысячи клумб, на фоне которых теперь фотографируются счастливые молодожены.
Легкий ветер раздувает ворохи конфетти у ступеней Дворца бракосочетаний, гонит блестки по дорожкам и посыпает ими газоны. В призрачном свете неоновых ламп вокруг сияет и переливается вся земля.
Папа устал бороться с традицией взрывать возле ЗАГСов хлопушки, но людям так важно верить в сказку со счастливым концом: «Они жили долго и счастливо…»
Мне нестерпимо хочется обнять папу, сказать, что он не одинок, что я понимаю его боль и никогда не доставлю беспокойства. А горожане ценят его старания.
Я обещала Кате и себе, что больше не приду на это место, но ноги сами несут меня к лестнице. Знаю, кто мне нужен рядом прямо сейчас. Знаю, кому под силу отвлечь меня от ужасающей скорби.
