– Тогда обо всём, но появились новые темы для обсуждения.
– Клим, не знаю, зачем ты снова появился, но я жду здесь одного человека. Очень важная встреча.
Нечаев ещё пытается мне указывать, и это на самом деле даже забавно.
– Ты, Нечаев, важный очень и встречи у тебя очень важные. Но ещё ты знатно отупел за прошедшие годы.
Он вскидывает пегую бровь, выламывает её удивлённой дугой, а я нажимаю маленькую синюю кнопку, вызывая официанта. Мгновение, и услужливая девочка Катя прибегает с меню наперевес.
– Клим Петрович, – щебечет Катя, розовея от радостного смущения видеть перед собой начальство. – Вам как обычно?
Я тут редко появляюсь. Наверное, для них это событие планетарного масштаба. А ну как уволю всех к чертям – мне не трудно.
Киваю, не сводя взгляда с Нечаева, а тот сначала бледнеет, а после покрывается алыми пятнами.
– Да, Катюша, как обычно.
Катя мчится на кухню отдавать заказ, и в кабинке воцаряется тяжёлая и душная тишина.
– Что, не нравится видеть, как всякую падаль на твоих глазах по высшему разряду обслуживают? – интересуюсь, откидываясь на спинку кресла, но Нечаев молчит. – Так с кем там у тебя важная встреча?
– Зачем ты пришёл? – Голос Нечаева, треснувший и глухой, и мне кажется, до него постепенно начинает доходить, что я здесь не просто так нарисовался.
– За твоей трусливой душонкой, Нечаев, я пришёл. Помнишь, я тебе пообещал тогда? Я всегда держу слово.
Мы молчим, смотрим друг другу в глаза, и память оживает, протягивая незримые нити, натягиваясь канатами.
– Много воды утекло, да, Нечаев?
– Что ты хочешь, Клим? – шелестит, а морда такая перекошенная и несчастная, словно вот-вот богу душу отдаст. – У меня мало времени.
– Присядь для начала, – взмахиваю рукой, указывая на кресло напротив, но Нечаев замирает соляным столбом, запихнув ручонки в карманы дорогущих брюк. – Ну, как хочешь.
– А ты изменился, – замечает очевидное, а я пожимаю плечами.
– Твоими молитвами, сука.
Снова вбегает исполнительная Катя и молниеносно расставляет передо мной приборы и тарелки. Секунда и её снова нет.
Лицо Нечаева вытягивается ещё сильнее, хотя его конская рожа и так слишком длинная. Мне нравится изумление в его глазах – только ради него стоило выбраться из личного ада и прийти сюда.
– Итак, вернёмся к началу разговора. У тебя здесь важная встреча. Не с Петровым Игорем Кузьмичом случайно?
Нечаев медленно кивает и всё-таки присаживается напротив и тянется к бокалу с водой.
– Ты такой бледный, ещё инфаркт хватит. Валидол хоть под язык сунь, что ли, – откровенно издеваюсь, видя в глазах Нечаева замешательство, граничащее с ужасом. – Так вот, он не придёт.
– Почему?
– Потому что я выкупил твой долг у него. Я выкупил всю твою жизнь с потрохами. Так что теперь будешь иметь дело со мной. Отличная перспектива, мне кажется.
Я чеканю каждое слово, отбиваю ритм о край голубой тарелки зажатым в руке ножом. Вбиваю их в крышку гроба Нечаева, но он держится отлично – прямо молодец.
– Чего ты грустный такой? – растягиваю губы в безумной улыбке и достаю из папки пару листов. Документы, подтверждающие мои слова. – Всё заложил после сорвавшегося тендера? Думал, перекрутиться, но не вышло. Да, Нечаев?
– Не твоё собачье дело! – рычит и рвётся вперёд.
Но я оказываюсь быстрее: хватаю его одной рукой за горло, приставляя нож к пульсирующей на шее жилке.
– Одно движение и от тебя только лужа крови и мешок с костями останется, – обещаю почти ласково, и Нечаев затихает. – Боишься, да? Правильно делаешь. Вскрою твоё горло, пикнуть не успеешь.
Толкаю его от себя, и он оседает в кресле. Рожа красная, будто её в кипяток окунули, а в глазах злость, смешанная с паникой в равных долях. Открывает и закрывает рот, пытается ослабить узел галстука. Терпеливо жду, когда он справится с шоком и начнёт снова соображать. Пора, упырь ты эдакий привыкать к новой реальности.
– У меня были отличные учителя. Ты – самый лучший. Все твои уроки я запомнил отлично, хоть сейчас экзамен сдавай.
– Зачем тебе это нужно, Клим? – хрипит, а я, как ни в чём не бывало, принимаюсь за нарезку стейка из сёмги. – Бабки понадобились? Или просто месть?
– Бабки у меня есть, мне на них плевать. Они лишь инструмент, не больше.
– И что теперь будет? Как в лихие девяностые на счётчик поставишь? Паяльник достанешь?
Я смеюсь, потому что так дела делал когда-то сам Нечаев, и я сполна прочувствовал на себе его методы.
– Вполне возможно, – говорю, отсмеявшись, – но есть и другой вариант. Ты любишь свои бабки и ещё ты любишь свою дочь. Интересно, что больше?
– Подонок.
– Даже не представляешь, какой я подонок, – киваю и бросаю в рот кусочек стейка, но вкуса не чувствую. С таким же успехом я мог жевать кусок картона. – Итак, даю тебе срок до утра, уяснил? Думай, Нечаев, думай. Выбор всегда есть.
– Ты не посмеешь, – выдыхает, а я киваю, доедая стейк.
– Ещё как посмею. Мне нужна Маша, тебе – твои бабки и сраная империя. Поверь, я такие проценты прикручу, вовек не расплатишься. С голой жопой по миру пойдёшь. А будешь хорошим мальчиком, не будешь глупить, погасить долг, и заживёшь спокойно.
– То есть моя дочь в обмен на возможность погасить долг?
– Именно.
– Но как ты себе это представляешь? – нервничает и вскакивает на ноги. Меряет шагами маленькую кабинку, а я беру в руки бокал с виски. – Она же живой человек! Она моя дочь!
– Надо было лучше думать, когда ты всё закладывал. Сейчас либо утром на мой счёт поступает вся сумма с процентами – она обозначена в документах, ознакомься на досуге. Либо я забираю себе Машу. Выбор за тобой.
– Клим, дай мне хотя бы сутки!
– Ночь. Одна единственная ночь. В восемь утра твоя жизнь превратится в гнилую тыкву.
Я поднимаюсь на ноги, но прежде чем уйти говорю:
– Ты слишком многое мне задолжал. Пришла
