смазливые мужики, чтобы удостовериться, что я не лесбиянка?
— Я просто показываю актера, который мне нравится. Неужели так сложно ответить?
— Мама, я не лесбиянка, кажется, я это уже говорила. Тело у него симпатичное, но во мне ничего не дрогнуло. Это просто левый мужик, с какой стати он мне должен нравиться?
— Ни с какой, — замолкает и тут же встает с кровати, направляясь к выходу.
— Неужели так сложно было соврать? — укоризненно замечает папа.
— Но он мне не нравится. Почему я должна врать?
— Это называется, ложь во благо. Не мне тебя учить, Полина, — так же резко встает с кровати, оставляя тарелку с остывшими пончиками, и идет за мамой, при этом хлопнув дверью.
Хватило меня ровно на пару минут. Многим я пошла в папу, но любопытством в маму. Тихо подошла к их спальне вместе со стеклянным стаканом и приложила сей предмет к двери.
— Ну что?! Что я сделала не так, Сережа? Она же была хорошей, милой девочкой. Где я прокололась? — чуть ли не плача, сыплет вопросами мама.
— Думаю все дело в собачьем корме.
— В смысле? — перестает шмыгать носом мама.
— Помнишь ты ела собачий корм в молодости? Вот думаю — это закономерные последствия твоих необдуманных действий.
— Да пошел ты в жопу.
— Все, все я пошутил. Она и так милая и хорошая девочка.
— В каком месте?! Все что ее интересует — это медицина, маньяки и трупы. Сделай что-нибудь, ну пожалуйста. Только ты можешь на нее повлиять. Хочешь я буду бегать с тобой утром и вечером? Хочешь сяду на ЗОЖ и никакой вредной еды. Все, что хочешь, ну пожалуйста, сделай из нее нормальную девушку. Я тебя умоляю.
— Завтра мы с ней отправимся на утреннюю пробежку и в перерыве я с ней как бы невзначай поговорю. Потом заберу ее в клинику, мотивируя интересным клиническим случаем, и типа случайно познакомлю с молодым и перспективным хирургом.
— Супер… только она ляпнет что-нибудь, и хирург сбежит.
— Не сбежит.
— Дай бы Бог. Ты, правда, это сделаешь?
— Сделаю, Ксюша, сделаю.
Сделаешь ты у меня, предатель. От кого угодно ожидала, но уж точно не от него.
На каком-то автомате возвращаюсь в спальню и накидываю белую блузку, напоминающую водолазку. Поверх нее надеваю черный бесформенный сарафан выше колен, смахивающий скорее на школьную форму. Следом идут черные гольфы и балетки. В максимально сжатые сроки рисую стрелки на глазах. Уж этим мама может быть точно довольна — крашусь я отлично. Тени, тушь, румяна, блеск для губ и девочка-конфета готова. Хотя нет, без черных любимых длинных перчаток я не я. Вот теперь — «нормальная».
Уже через полчаса, судя по специфической вывеске, я тормознула у ближайшего бара. Если быть честной перед самой собой, мне страшно. Что и кому я пытаюсь доказать — я не знаю. И только встав посередине бара, как бедная родственница, поняла, что домой до утра не вернусь. Бар работает до пяти. А сразу после закрытия я поеду дышать воздухом в парк. Вернусь растрепанной с легкими парами алкоголя. Получите вы у меня нормальную. Так получите, что будете мечтать о прошлой ненормальной.
Неуверенными шагами иду к барной стойке и присаживаюсь на свободный высокий стул. Людей вокруг много и очень, очень, очень шумно. Да, это, к сожалению, не морг.
— Мне вот этот виски, безо льда, пожалуйста. Вот в таком количестве, — указываю пальцем в алкогольную карту и начинаю бегло осматривать соседей мужского пола справа и слева.
И вдруг понимаю, что кругом одни мужики. Слева дрыщ с наркоманским лицом, косящийся на мои ноги, справа через стул гопник в капюшоне. Да и дальше контингент не самый лучший.
— Нет, нет, — резко останавливаю бармена, как только тот берется за бутылку. — Мне, пожалуйста, распечатайте новую бутылку, так, чтобы я видела. И бокал у вас в руке со следами, то ли от пальцев, то ли от чего еще. Он плохо вымыт. Будьте добры, новый, пожалуйста. Чистый. И берите его не за горлышко.
— Может быть что-нибудь еще? — нагло интересуется бармен, распечатывая при мне новую бутылку.
— Ну разве что, наливайте количество алкоголя согласно нормативам, указанным у вас в алкогольной карте.
— Обязательно, — пододвигает мне бокал, и я сразу делаю первый глоток.
Алкоголем я не разбалована. Так, изредка вино по праздникам, ну и пару раз виски. И почему-то сейчас он мне показался более уместным. Буду его медленно пить, потом перейду в зону, где смотрят футбол, ну а дальше посмотрим по обстоятельствам.
— Сколько? — резко поворачиваю голову на гопника в капюшоне, который пересел ко мне на ближайший стул.
— Вы про цену?
— Про цену. Дорого? — хрипловатым голосом произносит он, опуская взгляд на мой бокал.
— Вроде бы полторы тысячи.
— Почему так дешево?
— Почему дешево? Наоборот. Порция же маленькая. Если брать больше, то выгоднее.
— Так полторы это за сколько? Минута что ли?
— Почему минута? Можно и два часа.
— Ни хера не понимаю. Что входит в полторы тысячи? На пол шишечки что ли?
— Причем тут шишки? Вы что-то путаете. Если память мне не изменяет, виски производят из зерновой браги путем двойной перегонки и… В общем, для придания напитку вкуса и аромата спирты помещают в дубовые бочки. Но никаких шишек хмеля или тем более шишек конопли туда не добавляют, — делаю большой, обжигающий глоток виски, пытаясь поймать послевкусие. — Нет, однозначно нет никакого привкуса шишек.
Перевожу взгляд на неясного, из-за капюшона и специфического освещения, возраста мужика и застываю, осознавая как странно он на меня смотрит.
— Сколько берешь за ночь, а не за виски, — демонстративно прикладывая руку ко лбу, проговаривает он. — Во дура, — произнес тихо, но достаточно для того, чтобы своим идеальным ухом я это услышала.
— Вы приняли меня за проститутку?!
— Уже за ненормальную проститутку.
— И это говорит местный гопник?!
— Гопник? С хрена ли?
— Вот этот ваш натянутый на голову капюшон толстовки, еще и в помещении — на мой
