Если он не понял, какое ты сокровище…»
Я кладу телефон обратно в сумку, мою руки мылом, пахнущим, как кондиционер для белья, и выпрямляю спину перед длинным рядом зеркал. Теперь по мне не скажешь, что меня по-прежнему мутит и трясёт и моё сердце разбито. Я такая же хорошенькая и сияющая, как два часа назад, когда выехала из дома родителей Лукаса. Только тушь в уголке глаза размазалась, но я тут же её стираю. Всё хорошо. Он не должен ничего узнать. Тем более теперь.
Я открываю дверь, на секунду останавливаюсь, чтобы пропустить двух улыбающихся, пахнущих духами женщин, и выхожу – уверенная, прямая, насколько это у меня получается. Тихая болтовня звучит в унисон со звоном бокалов, стуком столовых приборов по тарелкам и приглушённой музыкой. Воздух густой, как всегда в «Ле Риваж». Пахнет чесноком, лимонами и морем. Этот ресторан – одно из моих любимых мест. И всегда им был. Мои лучшие воспоминания впечатались в его стены, в древесину пола. Столько бесконечных летних дней и бесцельных пляжных прогулок за последние тринадцать лет приводили нас сюда. Мы проезжали целые мили, чтобы добраться до ресторана – Лукас, только что закончивший универ, и я, только что получившая работу администратора. Мы медленно ехали мимо огромных замков и ветхих коттеджей четырехсотлетней давности, мечтая о том, какие из этих домов станут нашими и что в них мы переделаем, а что оставим. Конечно, каждый раз, можно сказать, по традиции, в Онфлёре Лукас сбивался с маршрута, и ему приходилось останавливаться и спрашивать у фермеров дорогу, но мы всё-таки её находили. И здесь, под шипение гриля на открытой кухне и спокойный гул волн, восстанавливали свои силы: закусками, солеными чипсами, посыпанными розмарином, а иногда одним только пивом. В этих стенах мы говорили обо всем на свете. Но больше всего – о будущем, о том, что нас ждёт. Интересно, думали мы когда-нибудь о том, что может случиться такое? Не в смысле, что Лукас решит жениться, а… Думали мы когда-нибудь, что такое возможно? Что между нами встанет нечто, меняющее всё? Меняющее нас?
Я прохожу через открытые стеклянные двери и вижу Лукаса раньше, чем он видит меня. Здесь тихо. Нежный шелк моря, красивый вид, исчезающий в лучах заходящего солнца, как в старом фильме. Лукас смотрит на фиолетовый горизонт, оперевшись на стол, потирая подбородок. Повернувшись, видит меня, и его лицо тут же расплывается в сияющей белозубой улыбке. Он беспокоился за меня. Я это вижу.
– Эй, – говорит он, – всё в порядке?
Я стою, вцепившись в изогнутую деревянную спинку стула. Я киваю и натянуто улыбаюсь, но не думаю, что смогу заставить себя сесть напротив него за незаконченный обед. Я думала, что смогу, но я не могу. У меня болит горло. Во рту привкус желчи. И, глядя на него, на серо-голубые глаза, на россыпь веснушек, которые я знаю все до одной, я чувствую, что вот-вот разрыдаюсь. Катастрофа. Лукас понятия не имеет, что случилось по его вине. Настоящая катастрофа. Совсем не то, что я себе представляла во время долгого пути сюда на переполненном вонючем пароме.
– Ты не против, если я пойду в номер?
Он встаёт, разглаживает складки белой рубашки.
– Нет. Нет, конечно же не против. Но, Эм, ты точно в порядке?
– Мне просто нехорошо. Наверное, лучше лечь в постель и как следует выспаться. Чёртова мигрень! – мой неискренний смешок напоминает рёв мотоцикла.
– У тебя уже давно не было мигрени, – говорит он. – Последний раз, кажется, в Лондоне, в кинотеатре, да? У тебя таблетки с собой?
Я смотрю на него и чувствую, как мое сердце сжимается и подпрыгивает, будто кто-то резко бьёт по тормозам. Два года назад Лукас приехал в Лондон по работе – на какую-то архитектурную конференцию, куда французская фирма, где он работает, посылает его раз в год. Мы встретились на южном берегу под жарким июльским солнцем в очереди в кинотеатр, и у меня перед глазами вдруг заплясали зигзаги, в голове, как часы, застучала тупая боль. Мы покинули очередь и пошли в гостиничный номер Лукаса на десятом этаже, где я выпила обезболивающее, которое всегда ношу с собой в сумке, и уснула. Занавески не пропускали солнце, Лукас молча работал, и синий свет ноутбука освещал его лицо. Когда я проснулась несколько часов спустя, он набрал мне ванну и, пока я там мокла, через дверь выкрикивал мне вопросы викторины, идущей по телевизору, а я отвечала. А потом, когда мы лежали на кровати с подносом еды, выключив свет, и смотрели эту дурацкую викторину девяностых, я сказала ему, что рядом с ним чувствую себя ближе всего к дому, который искала всю жизнь. И он это помнил. Он помнил тот вечер, как и я, помнил многие наши вечера вместе – и вот чем всё кончилось.
– Таблетки остались в комнате, – говорю я. – Мне просто нужно немного отдохнуть.
Лукас кивает, обеспокоенно сузив глаза.
– Давай попросим счёт. Простите. – Он мягко берёт под руку проходящего мимо официанта, извиняется, спрашивает, можно ли расплатиться. На французском, конечно. На идеальном французском, которому он, смеясь, пытался меня учить и говорил, что я произношу слова, как пьяная Дирдри Барлоу [3], заблудившаяся в Марселе. За столько лет я выучила лишь несколько базовых фраз. Больше ничего не отложилось.
– Люк, я могу просто вызвать такси.
Брови Лукаса изумлённо взмывают вверх, будто я сказала нечто неприличное.
– Смеёшься, что ли? Мы только что приехали. У нас все выходные.
– Но… как же Мари? Ты же хотел, чтобы мы встретились с ней после десерта, отметили…
– Ничего страшного, Эм. Я ей позвоню.
Приносят счёт, Лукас передаёт официанту веер банкнот, сдачу просит оставить себе. Двенадцать лет подряд мы оплачиваем ужин по очереди, и сегодня черёд Лукаса. Я стараюсь не слушать тихий и грустный голос в моей голове, который говорит мне, что мой черёд – учитывая его свадьбу и моё разбитое сердце – не наступит никогда.
– Ну что, – Лукас надевает тёмно-синий пиджак, расправляет лацканы. – Готова идти?
Я киваю, и он, улыбаясь, протягивает мне руку. Моё сердце вновь падает, и я беру его руку – а что ещё мне остаётся? Я люблю его. Я согласилась стать подругой жениха у него на свадьбе, потому что я люблю его. Моего лучшего друга. Моего единственного друга. Мальчика, который четырнадцать лет назад нашёл мой воздушный шарик и, прорвавшись сквозь все трудности, сквозь дожди, шторма и мили океана, нашёл меня.
