района, к нам были прикованы взгляды, что невероятно смешило Ингу, получавшую от внимания бездну удовольствия. Работу она себе выбрала под стать — танцевала у шеста в мужском клубе в центре и совершенно этого не стеснялась. Отца у неё никогда не было, ее мать сама толком не знала, от кого забеременела, и когда Инге исполнилось восемнадцать, собралась и уехала в неизвестном направлении с очередным ухажером. Через три года он вернулся без неё и сообщил, что она утонула, оставив записку в двери, в которой не было даже адреса, где она была похоронена. Инга лишь пожала плечами и продолжила жить, как жила, сделала хороший ремонт и предложила съехаться, а мою квартиру сдавать. Предложение было разумным, я и так у неё практически жила, к себе заглядывая только за вещами, и вот уже пять лет квартира сдаётся, принося дополнительный доход, пусть и скромный.
Последний квартирант объявился около полугода назад, проблем не доставлял, платил исправно, а Инга подшучивала, что он там не живет, а хранит что-то подпольное, чем сильно меня нервировала, но проверять я не рискнула. Пусть хранит, тут в каждой второй квартире есть что-то незаконное.
Последней ее выдумкой было сделать парные татуировки, что Гена поддержал с энтузиазмом и отвёл нас к своему мастеру. Картинку тоже выбирала она и теперь на моем запястье красовался небольшой ключ, выполненный с поразительной точностью, а на ее был аккуратный замок.
— Пора смывать, — сказала запыхавшаяся Светлана, едва открыла дверь, а я бросила на себя взгляд в зеркало и уточнила:
— И уже давно?
— Обижаешь, — поморщилась мастер, — минута в минуту, — смыла краску, сняла полотенце, а я нервно сглотнула. — Спокойствие, это предварительный этап, — сказала быстро, увидев мое выражение лица. Я слабо улыбнулась и закрыла глаза, философски решив, что всегда можно закрасить это безобразие привычным чёрным.
Спустя еще полтора часа она вновь смыла краску, усадила меня спиной к зеркалу, подравняла по длине и посушила.
— Что там? — спросила, когда она сделала два шага назад и начала придирчиво меня рассматривать.
— Сотри хоть помаду, — скривилась она в ответ, — выглядит странно.
— Потом, — отмахнулась и, не глядя на себя, натянула кофту с капюшоном, расплатилась и пулей понеслась домой.
Закрыла дверь, прислонившись к ней спиной, и долго не могла заставить себя посмотреть в зеркало, а когда решилась, замерла в растерянности, но через секунду прыснула и громко рассмеялась. Инга бы оценила: выглядит не просто странно, а совершенно нелепо, хотя, должна отметить, работа Светланы — выше всяких похвал. Совершенно не понятно, почему она до сих пор тухнет в своём крошечном подвальчике.
Я прошла в ванну, смыла косметику и сняла пирсинг с лица. Остались раздражающие отметины, я взяла Ингину косметичку и через полчаса с интересом рассматривала себя в зеркале. Этого показалось мало, я сняла с себя все чёрное, порылась в ее шкафу и облачилась в джинсовые шорты и белую маечку, вздохнув свободнее. Гене я нагло соврала — в чёрном было ужасно жарко. Прошлась по квартире, чувствуя непривычную свободу, распахнула окна, впуская вечернюю прохладу, и от нечего делать принялась за уборку, но вскоре просто окопалась в комнате Инги, перекладывая ее вещи с места на место.
В дверь позвонили, я мельком взглянула на часы и пошла открывать. Выглянула в глазок, увидела хмурого Генку, открыла дверь и бросилась за угол, крикнув на ходу:
— Заходи!
— А я это, смотрю — свет у Инги в комнате, — сказал громко, проходя, — ты где?
— Тут, — пробубнила и высунула руку в проход.
— Голая, что ли? — удивился, а я вздохнула:
— Вроде того.
— Ну так оденься, — буркнул в ответ. — Я бутылку коньяка принёс, посидим, вспомним… — я сделала пару шагов, друг поставил бутылку на столик, мотнул головой и долго разглядывал, прежде чем выдал: — Ну, ахереть теперь.
— Как это понимать? — вздохнула и потянулась за коньяком, а он перехватил мою руку, поднял ее вверх и крутанул меня вокруг своей оси.
— Ну, ахренеть! — воскликнул возмущённо.
— Ген, твоя реакция напрягает, — вздохнула, освобождая руку.
— Я чувствую себя обманутым, — буркнул и скинул домашние тапки, в которых пришёл, направившись на кухню.
— Почему? — вздохнула, проходя вслед за ним, прихватив бутылку.
— Потому что ты, оказывается, красотка с абалденной фигурой и ангельским характером, а я знал только о последнем и привык относиться к тебе, как к сестре. Обидно даже как-то.
— По-моему, ты преувеличиваешь, — отвернулась, пряча смущенную улыбку.
— Чувствую себя извращенцем, но взгляда оторвать не могу.
— Я тебя сейчас выставлю, — пропела, доставая рюмки, а он фыркнул:
— Силёнок не хватит. Лимончик есть?
— Ты ж знаешь, — ответила слегка возмущённо: коньяк в этом доме уважали.
— Да я просто чтоб тему сменить. Кстати, о переменах… с какой стати? Не то чтоб я был против, видеть тебя такой приятно, глаз радуется, руки чешутся и все такое, но все же?
— Помнишь наш разговор в автобусе?
— Ты поехала, чтоли? — удивленно вскинул брови, а я пожала плечами и начала нарезать лимон. — И как ты намереваешься это сделать?
— Я не знаю, — поморщилась в ответ и плюхнулась на стул рядом, а он разлил коньяк. — Сам посуди, ну кому это надо? Ингу любили все, даже те, кто делал вид, что ненавидит.
— Пол района бывших, ага, — хмыкнул Гена. — Да это все понятно, свои бы не тронули, что бы там эти деятели не говорили… может, ее братец? Вряд ли он знал о завещании.
Я скривилась, вспоминая, как ее брат, которого я видела только в детстве, заявился на следующий день после похорон и приказный тоном заявил, что у меня неделя, чтобы собрать своё барахло и съехать. На мое счастье, Генка был тогда у меня, причём не в духе, потому как мы всю ночь квасили на кухне, и спустил его с третьего этажа. Ещё через день он пришёл с полицией, я показала им заверенное нотариально завещание (я написала на неё аналогичное), они развели руками, а он, багровый, на этот раз спустился сам. С тех пор я его не видела и не слышала, но не удивлюсь однажды обнаружить в почтовом ящике повестку в суд.
— Точно не знал, — кивнула согласно, — но…
