убийство? Да ещё так…
— Может, подбил какого-то наркомана, — пожал плечами Генка. — Было бы желание.
— Не знаю, мой хороший, они хоть и не общались, но все же сестра…
— Как ты намерена кого-то найти, если даже обвинить не в состоянии? — вздохнул Генка. — Забудь, Нинель, живи дальше. Про мужика я не шутил, вообще не помню чтоб у тебя кто-то был, а ты вон чего… раз плюнуть, короче. Хочешь, познакомлю с кем-нибудь?
— Нет, — ответила испуганно, округлив глаза, а он прищурился. — Даже не думай спрашивать, — сказала строго, а голос дрогнул.
— Да быть не может, — не поверил сам себе, а я пунцова покраснела и буркнула:
— Нет, я не девственница. Но знакомить все равно ни с кем не надо.
— Фух, — выдохнул шумно, схватившись за сердце и пряча улыбку. — Я думаю, надо. Отвлечешься. Серега, например, помнишь, на днюхе моей?
— А что, если это квартирант? — выдвинула теорию, а Генка разлил ещё, скривившись:
— На хрена ему это?
— Может, она ему отказала.
— И ты не в курсе? — хмыкнул, подняв рюмку.
— Ну да, сомнительно… — вздохнула и опрокинула свою, не чокаясь, а потом продолжила: — С другой стороны, если бы она рассказывала мне о всех, кого отшила, мы бы с этой кухни вообще не выходили.
— Столько разговор по душам знают эти стены… — загрустил Генка, а у меня на глазах навернулись слёзы.
Он разлил ещё и быстро выпил, а потом неожиданно поднялся.
— Куда? — вытаращила я глаза, а он прищурился на один глаз:
— Ещё пара рюмок и я начну приставать.
— Тогда иди, — ответила с готовностью, он хохотнул и вышел, а я отправилась спать: пить в одиночестве не мое.
Я проснулась среди ночи как от толчка. Посмотрела в сторону коридора — свет все ещё горел, а значит, Инга не вернулась. Была у нас такая маленькая традиция: я оставляла огонёк, а она его выключала. Бросила взгляд на часы — уже три утра. Небо серело, а подруга должна была быть дома как минимум час назад. Бывало, конечно, она возвращалась лишь утром, с очередной невероятной историей знакомства с потрясающим мужчиной, в этом не было ничего удивительного. Но я занервничала.
Поднялась, пройдясь по квартире на всякий случай, торопливо умылась и выскочила во двор в пижаме и домашних тапках, озираясь по сторонам. Мне был непонятен мой поступок, но тревога пожирала изнутри, подталкивая к действию, и я пошла в сторону остановки. Ещё одна ее блажь: никогда не доезжать на такси до дома. Говорила, это в целях безопасности — никто не узнает, где она живет.
Я ускорила шаг, выходя со двора-колодца, и тогда увидела ее. Замерла на секунду, а потом кинулась со всех ног, потеряв одну тапку. Упала коленями на асфальт, стисав их в кровь, но даже не заметила, начав что-то невнятно бормотать. Она лежала неподвижно, глаза были широко распахнуты от ужаса и боли, из приоткрытого рта стекла кровь, грудь и подбородок были в мелких каплях, руки лежали на животе, а платье уродливо задралось. Почему-то раздражало именно платье, я начала его одёргивать, расправляя мельчайшие складки, пачкая её её же кровью. Когда закончила, села рядом, упершись ладонями в асфальт и взревела так громко, как только смогла. Набрала побольше воздуха, но больше не смогла издать ни звука, лишь скользила пальцами в луже ее крови, как будто пыталась собрать ее обратно и то и дело поглядывала на ее лицо. Мне казалось, она непременно должна была очнуться. Но она продолжала смотреть вверх, как будто игнорировала меня, как будто ей не было до меня никакого дела. Это показалось обидным, я схватила ее за плечи и начала трясти, ругаться на неё, кричала, чтобы она очнулась, пока кто-то не начал оттаскивать меня, а я вцепилась в неё, я не хотела отпускать, я не могла.
Я понимала, что она мертва, что ее безжизненный взгляд уже никогда не станет осмысленным, а лицо не озарит улыбка. Она не придёт домой, не завалится ко мне на кровать, задрав ноги и потирая уставшие от каблуков ступни, не подарит мне очередную сережку, непрозрачно намекая, что пора меняться, не потащит на концерт неизвестной рок-группы, на крышу с бутылкой вина и не соберётся внезапно в детский магазин, не накупит вещей и игрушек и не отвезёт меня в детский дом на окраине. Не заставит сесть к Генке на байк, подстричься под каре, полночи прождать в гримерке, пока она раздевается на сцене, или уехать в отпуск на ближайшем поезде в неизвестном направлении.
И я кричала. Я умоляла не трогать меня, оставить меня с ней, умоляла ее очнуться, но никто не послушал, как будто я шептала, едва шевеля губами, как будто не разжимали мои пальцы один за одним с ее плеч. Как будто я не хотела сделать последний вздох рядом с ней.
Я резко села на кровати и истерично вдохнула, схватившись за горло. Каждую ночь, снова и снова, я видела один и тот же сон, один и тот же отрывок своей жизни, мой самый страшный кошмар. Обычно, правда, он заканчивается чуть позже, когда Генка оттаскивает меня в сторону, закрывая собой ее безжизненные тело, удерживая меня за плечи, обнимая сзади, как будто я могла пошевелить ещё хоть пальцем.
— Эй, порядок? — услышала совсем близко и взвизгнула, подорвавшись на кровати. — Спокойно, это Миронов, — сказал быстро. — Квартирант.
— И почему меня должно это успокоить? — пробормотала испуганно, вцепившись в одеяло.
— Ты кричала, как будто тебя режут, — ответил спокойно. — Решил проверить.
— А вошёл как? — похлопала глазами и попросила: — Включи свет, пожалуйста. А то вдруг ты не он.
Он тихо хмыкнул и прошёл в конец комнаты, щёлкнув выключателем. Я зажмурилась ненадолго, а когда открыла глаза, он стоял в метре от меня и смотрел с недоумением, а потом выдал:
— Или ты — не она.
— Я — это я, — ответила со вздохом. — Так как ты вошёл?
— Через балкон, — пожал плечами и присел на корточки рядом с кроватью, сказав отстраненно, продолжая меня разглядывать: — Они смежные, твой настежь, минутное дело. Реально ты? Нина, да?
— Конечно,
