Бродяга немного подумал, насколько это верная замена: слабая малолетка или здоровенный мужик, но хозяин - барин, тут ничего не попишешь.
Пока думал, домел двор, а затем снова увидел девчонку, понуро вышедшую из подъезда и направившуюся к арке. Интересно, оставили ключи или нет все же?
Девчонка, между тем, опять поймав его взгляд, остановилась и почему-то принялась смотреть на него.
Бродяга удивленно приподнял брови, обычно такие сладкие девочки его в упор не замечали, оно и понятно. У каждой такой сахарной малышки есть свой сахарок. А он, Бродяга, давно уж не сахарок… Да и не был никогда… И не будет уже.
Но девчонка смотрела, и Бродяга в полумраке вечера немного удивился тому, насколько странные у нее глаза, светло-коричневые, яркие. И заплаканные… Удивительно…
— Вы к Рахимовым? — решил он разбить это дурацкое молчание, девчонка кивнула и что-то тихо утверждающе мяукнула.
— Они сегодня днем уехали, — сказал Бродяга, уже уверившись, что нет у нее ключей и про отъезд она ничего не знала, и счел нужным добавить, — с вещами. Похоже, надолго.
— Но… — ну да, что догадки насчет ее незнания были стопроцентно вероятными, потому что светлые глаза девчонки стали еще больше, она как-то жалко и потерянно обхватила себя руками, облизнула губы и пробормотала, — но мы же…
Бродяга пожал плечами, показывая, что сделал все, что мог, и отвернулся.
У него впереди был вечер с пивом, рыбкой и возможным сексом, и проблемы какой-то мелкой девчонки его вообще не волновали…
Краем глаза он, правда, отслеживал, как она, неизвестно чему кивнув, словно “спасибо” ему сказала, как-то вся сжалась и пошла дальше, в арку, на выход.
Бродяга отогнал от себя мимолетное желание догнать ее беззащитную в полумраке, жалкую фигурку и хотя бы спросить, нужна ли помощь, развернулся обратно, к дворницкой.
Все у нее нормально. У таких кукол не бывает проблем. Наверно, с парнем поссорилась, прибежала к подружке жаловаться на жизнь, а та свалила…
Вот и все.
Сейчас она сядет в машину, приедет домой, возьмет мороженое или что они там сейчас берут, чтоб заедать горе, и включит телек. И все у нее будет зашибись. У нее и так все зашибись, просто она этого не понимает еще, красивая глупышка.
А у него, Бродяги, тоже все теперь зашибись, потому что нет решеток на окнах и есть возможность пить пиво и жрать рыбку… И он, в отличие от мелкой глупой девчонки, это понимает.
В арку неожиданно залетел свет далеких автомобильных фар, и Бродяга повернулся, встроенным за столько лет нахождения в опасности спинным радаром ощущая неправильность. Ту самую, что грозит перерасти во что-то не особо хорошее. В будущие проблемы.
Он прищурился на темную арку и машинально поймал выбежавшую прямо на него тонкую фигурку девчонки.
Она, взволнованно, с присвистом дыша, вцепилась пальчиками в ворот его спецовки, задрала подбородок, с мольбой глядя прямо в глаза.
И Бродяга замер, рассматривая ее чистое, белое, нежное лицо. И слезы в огромных глазах. Он почувствовал, как внутри, там, где уже давно ничего не трогало, неожиданно оживилось что-то похожее на сердце… И стукнуло. Несколько раз. Да больно так!
А девчонка, не сводя с него блестящих, полных слез и мольбы глаз, торопливо зашептала:
— Пожалуйста! Пожалуйста… Помогите мне! Помогите, прошу…
И Бродяга обомлел, машинально придерживая ее за талию и слушая, как в груди колотит равномерно сердце…
Глава 2
Позже я никак не могла себе объяснить своего поведения в тот вечер. Что вело меня?
Ведь всю сознательную жизнь я опасалась мужчин.
Здесь, в основном, издержки строгого воспитания, мой папа - мусульманин, чистокровный татарин, и женился на татарке, как это у нас принято, и после смерти мамы взял в дом молодую жену, Алю, тоже татарку, так что отношения с мальчиками строго контролировались всегда. Тем более, что жили мы в большом селе, где все про всех всегда знали. И любая лишняя улыбка запросто перерастала в скорую свадьбу.
Это невероятно странно выглядело, с точки зрения той же Адельки, тоже татарки, но ее родители жили в городе и давали ей куда больше свободы.
А я привыкла, что папа в семье главный, что нельзя ему слово сказать поперек.
Правда, как-то не предполагала, что это примет настолько пугающие объемы…
В любом случае, скажи мне кто еще пару часов назад, что я кинусь на шею к совершенно незнакомому и, чего уж там, откровенно пугающему взрослому мужику и примусь просить его о помощи… Я бы не поверила.
Но сейчас я не вспоминала предупреждений родителей о том, что мужчинам нужно только одно, и что доверять нельзя никому, и смотрела на этого огромного дворника, как на самого главного человека в своей жизни. Того, кто способен защитить.
Тем более, что он уже защищал, просто положив свои здоровенные руки на мою талию и придержав от падения.
А я бы непременно упала, потому что ноги подламывались от ужаса. Я не хотела даже представлять, что со мной сдетает Марат, если поймает. И что сделает папа.
Последнее тем более удивительно, учитывая, что папа меня никогда и пальцем не трогал, хватало просто сурово сдвинутых бровей. Но страх был таким всеобъемлющим, что я едва осознавала себя.
И стремилась лишь поскорее скрыться, спрятаться, предчувствуя беду.
Именно потому так умоляюще смотрела в глаза этого дворника, невероятно яркие в полумраке, светлые такие, и, как казалось, добрые. И цеплялась за его грубую спецовку, словно за единственный якорь, без которого мою лодку унесет прочь, в шторм и беду.
— Пожалуйста… — я пыталась говорить как можно более убедительно, видя, что дворник не делал никаких движений навстречу, кроме тех первых мгновений, когда придержал за талию, не давая упасть, — пожалуйста… Меня ищут… У меня есть деньги, понимаете? Я вам отдам… Пожалуйста…
Дворник стоял, смотрел на меня внимательно и спокойно, я видела, что у него чуть расширились зрачки, став черными на контрасте с светлой голубой радужкой, но, кроме этого, никаких признаков того, что он меня услышал и поможет, не было.
Тут позади нас послышался шелест шин, и внутренний двор осветили фары. Мы стояли немного в стороне, и пока что были незаметны, но до того, как меня найдут, оставалось совсем недолго.
Дворник чуть вздрогнул, моргнул, словно только что был под гипнозом, немного сильнее сжал мою талию, и я нелепо и не вовремя подумала, что у него, должно быть, пальцы соединились, настолько большие ладони…
А затем он, прищурившись, глянул поверх моей головы, на въезд в арку, и кивнул.
— Пойдем.
Отпустил меня и мотнул головой куда-то вглубь двора, к подъезду.
Я пошла. Не думая, что это может быть куда опасней Марата и его друзей, опасней гнева папы.
Почему-то я поверила этому большому человеку, не задавшему ни одного лишнего вопроса. Это странное чувство, я так и не смогла его для себя осознать, просто так бывает, когда подспудно понимаешь, что человек надежный. Что не обидит. Не обманет. Возможно, это и наивно, учитывая, насколько я неопытна и мало чего видела, но в тот момент мне казалось, что я поступаю единственно верно.
Подъезды в этом доме были оборудованы высокими крылечками, потому что весь первый этаж был отдан под магазины, парикмахерские и различные сервисы, а потому фактически первый жилой этаж был вторым. И место, куда вел меня дворник, находилось как раз сбоку от высокого крыльца подъезда. Небольшая железная дверь, которую он открыл своим ключом.
Распахнул и посторонился, пропуская меня вперед.
Помедлив, я все же зашла. Решиться мне очень помог визг шин за спиной.
Дворник зашел следом, но свет не стал включать, просто подсветил фонариком от сотового пространство.
Неожиданно большое.
Комната, с двумя топчанами, стол посередине, два стула перед ним, и две двери еще, ведущие непонятно, куда.
— Свет пока не будем включать, — тихо прогудел он мне в спину, заставив испуганно поежиться, — а то могут заметить… Так-то с улицы не видно, но мало ли… Проходи, сядь на стул.
