нужно отдыхать.
— Да, мы, пожалуй, поедем. Но ты подумай насчет документов. Хорошая сделка может сорваться.
— Я уже подумала. Поправится, сам все подпишет.
— Выздоравливай, Сереженька, — тихо произносит Виолетта и гладит его по руке, стоя с другой стороны кровати.
Когда только успела туда подойти? Хочется отбросить ее руку, но затевать драку в больничной палате вряд ли хорошо. Так что мне остается только, скрепя зубами, смотреть на то, как хищный красный маникюр соскальзывает с кожи моего мужа, и наконец Добрынины покидают палату.
Заняв свое место на стуле, я глажу руку Сережи и разговариваю с ним. Прошу прийти в себя, не бросать меня, не пугать. А потом так и засыпаю в скрюченном положении. Утром, когда врач приходит на обход, я по его просьбе выхожу из палаты.
— Александра Ивановна, — водитель подскакивает с пластикового стула в коридоре. — Вам нужна помощь?
— Михаил, давайте на пару часиков съездим домой. Хочу принять душ, переодеться и немного отдохнуть.
— Конечно. Пойдемте.
— А вы тут всю ночь, что ли сидели? — спрашиваю, когда мы идем по коридору.
— Нет. Ночью меня не пустили. Я утром пришел. Но ночевал в машине на парковке.
— Не замерзли?
— Нормально, — отмахивается он.
Мы выходим на утренний мороз, и я ежусь, кутаясь в шубку. Набрасываю капюшон и тороплюсь к машине. Михаил открывает для меня заднюю дверь, и я проскальзываю на кожаное сиденье. Едва машина отъезжает от бордюра, мой телефон звонит. Хмурюсь, глядя на фамилию Добрынина на экране.
— Слушаю?
— Доброе утро, Александра, — произносит Андрей Сергеевич.
— Доброе, — отзываюсь осторожно.
— Скажи, ты не передумала насчет сделки?
— Нет.
— Ну ты смотри, конечно, сама. Но твой муж не зря со мной работает столько лет. У меня чуйка на хороши сделки. Если эта сорвется, Сергей будет злиться. Не боишься вызвать гнев мужа?
— Он уже приходит в себя. Скоро вернется к работе. До свидания, Андрей Сергеевич, — отрезаю я и кладу трубку. Откидываю голову на подголовник и прикрываю глаза. — Пираньи, — шепчу в тишину салона.
Дома я принимаю ванну, после чего переодеваюсь в теплый костюм и вязаные носки. Съедаю тарелку горячего супа и ложусь на кровать, чтобы вздремнуть, а просыпаюсь уже когда смеркается. Очень быстро собираюсь и снова еду в больницу, прихватив собранный Мартой Сергеевной ужин в лотке. В палату к Сергею захожу, когда на улице уже темно.
Тихо прохожу к кровати и смотрю на мужа. Его лицо понемногу принимает привычный оттенок, хоть за синяками пока еще сложно рассмотреть. Поставив на прикроватную тумбочку лоток, раздеваюсь и иду в ванную помыть руки. Вернувшись в палату, сажусь на стул и открываю лоток. Вдыхаю аромат своего ужина, и мой желудок урчит.
— М-м-м, жаркое, — тихо стонет Сергей и улыбается.
Быстро поставив лоток на тумбочку, подскакиваю и вглядываюсь в лицо мужа.
— Сережа, — шепчу и аккуратно касаюсь его щеки. — Сереженька.
Он пару раз моргает, а потом открывает глаза. Улыбка, которая до этого была в них, гаснет, и мой муж хмурится. Смотрит на меня так, будто не может понять, что я здесь делаю. А дальше мой мир рушится, когда я слышу:
— А вы кто?
— Сережа, — шепотом. — Это же я. Саша. Твоя жена.
— Кто? — хмурится он.
— Посмотри, у тебя даже кольцо есть на пальце. — Оббегаю кровать и поднимаю его правую руку, на которой блестит золотой ободок. Он с недоумением смотрит на свои пальцы, а потом снова — на меня. — Видишь? Но это ничего, — поглаживаю его руку и тяну улыбку. — Главное, что ты выжил. Врач сказал, что память должна восстановиться.
Сергей хмурится и отводит взгляд, а мое сердце замирает. В палате тишина нарушается только пиканьем аппарата, и хочется заполнить гнетущую атмосферу чем-то радостным. Теперь это пиканье отсчитывает не минуты жизни Сергея, а как будто минуты, сколько нам осталось в браке. Но это же глупости, верно? Муж может забыть меня, но чувства-то все равно останутся. Он ведь должен чувствовать ту любовь, которую питал ко мне!
— Пить хочу, — хрипло произносит Сережа, и я кидаюсь на другую сторону кровати, где в изножье стоит столик на колесиках. На нем — стакан с трубочкой. Беру и подношу к губам мужа. Он делает глоток, кривится. — Что это?
— Это вода с чем-то. Там изотоник или что-то такое. Врач сказал, что сразу много пить нельзя, но потихоньку надо восполнять потерю жидкости. Ой! Врач! Его, наверное, позвать надо!
— Зачем?
— Ну, ты пришел в себя. Может, нужно какие-то процедуры сделать.
— Не надо. Утром все сделают.
— Ты не голоден? Марта Сергеевна приготовила жаркое.
— Пахнет отлично, — говорит Сережа, но больше не улыбается. — Но я не голоден. Вы… ты поешь.
— М, ладно, — суечусь, пока ставлю стакан. Чуть его не опрокидываю, неловко улыбаюсь, а потом беру жаркое и сажусь на стул рядом с кроватью. — Как ты себя чувствуешь?
— Башка болит, — тихо отвечает Сергей и смотрит на меня изучающе. Я ежусь под его взглядом. Муж выглядит каким-то чужим. Я прямо чувствую исходящий от него холод. — Расскажи мне, — просит он.
— О чем?
— Начни с имени. Как ты сказала тебя зовут?
— Саша, — сглотнув, отвечаю медленно. Мне так странно знакомиться с человеком, который знает каждую родинку на моем теле.
— Как мы познакомились, Саша?
— Ты… твоя машина. Не ты был за рулем, — добавляю поспешно. — Машина заехала в лужу и окатила меня водой с подтаявшим снегом.
— Давно это было?
— Пять лет назад, — отвечаю дрожащим голосом. Отставляю жаркое на тумбочку. Аппетит совсем пропал. Как можно есть, когда тут рушится моя жизнь?
— Окатил водой, значит, — говорит Сергей. — Что было дальше?
— Ты отвез меня в ресторан, усадил у большого камина, заказал ужин. Мы тогда просидели до самого закрытия, — улыбаюсь я. — А потом ты отвез меня домой и пригласил на свидание. После следующего мы уже не расставались. А ты… — понижаю голос и спрашиваю робко: — Ты совсем ничего не помнишь?
— Помню, что жены у меня быть не могло, потому что я был помолвлен с Виолой. Это дочка моего делового партнера. А ты как будто… я тебя совсем не знаю.
На мои глаза наворачиваются слезы обиды и злости. То есть, размалеванную куклу он помнит, а меня — любовь всей своей жизни — нет?! От несправедливости хочется кричать и топать ногами!
Встав со стула, я иду к окну и, обняв себя руками, смотрю на вьюгу, которая постепенно набирает обороты. От этого и холодной атмосферы, воцарившейся в палате, мне становится зябко.
— Мне надо побыть одному, — раздается за
