– А мелких почему не считаешь? Девятый класс, например, самый пик гормональной дури.
– Настораживает последняя фраза, – перебила его Ксюша, возвращая мне телефон. – Все эти годы ты была для него причиной просыпаться по утрам, а теперь ее типа не станет? Что это значит?
– Ой, вот только не надо нагонять драму, – шумно отодвинув табуретку, Рома встал. – Это значит, что одиннадцатый класс последний. Просто он специально так написал, чтобы надавить на жалость.
– Ты прав: некрасиво ставить меня в такое положение. Теперь я чувствую вину за то, чего не делала.
– Вы такие наивные! – Рома развел руками. – Конечно же, он ждет ответной реакции. Иначе стоило бы так распинаться? «Я ни на что не рассчитываю». Угу, как же! Очень даже рассчитывает, раз не стал удалять страницу.
– И на что же он рассчитывает? – Мое беспокойство усилилось.
– Откуда мне знать? Но версию с розыгрышем я так легко не отметал бы. А может, какой-нибудь лузер и задрот типа Столярова или Белова.
– Столяров? – Я нехотя представила худого сутулого Вову с хронической экземой на руках и вечно сальными волосами в качестве моего обожателя. – Вова дальше своего телефона ничего не видит. А Белов, по последним данным, гей.
– Никакой он не задрот, – сказала Ксюша, – у него тон уверенного в себе человека. И он пишет, что знает, каково это, когда признаются в любви, а ты не можешь ответить.
– Мне тоже так показалось, – поддержала я. – Он как будто возвышается надо мной. Типа «просто знай, что такой человек, как я, любит тебя, и теперь живи с этим».
– Перестаньте надумывать, – Рома обнял меня за плечи. – Там такого нет. Но если любопытно, то просто спросите, кто он.
– Ты же велел заблочить.
– Я имел в виду забить на него, но, если вам обязательно надо раздуть детектив, начинать нужно с самого очевидного.
– Так он нам и сказал, – хмыкнула Ксюша, – глупо создавать фейковый акк, чтобы потом раскрыть все карты.
Прихватив из фруктовой вазы банан, Ромка ушел в свою квартиру, а Ксюша подсела ко мне.
– На самом деле прикольно, – она мечтательно вздохнула, – мне еще никто такого не писал.
– Ничего прикольного, Ксюш, мне кажется, это плохое сообщение.
Она нахмурилась.
– С чего ты взяла?
– В первый раз оно открылось в ночном режиме – белые буквы на черном фоне, хотя все остальное не поменялось.
– Обычный вэкашный сбой. У них вечно что-нибудь слетает. Давай лучше прикинем, кто это может быть.
– У меня никаких идей.
– Раз он пишет, что любит тебя два года, то, скорее всего, это тот, кто пришел к нам в девятом. – Ксюша выставила перед собой обе пятерни, приготовившись загибать пальцы. – У математиков: Оболенцев, Рощин, Мартов, Росс… так… Трусов, Фогель, Ершов. Семь. Правильно? И у нас трое: Лу, Проскурин и Шалаев. Десять человек.
Ксюша покрутила получившимися кулаками.
– Ладно! – Я притянула ее руку к себе и разжала пальцы. – Как думаешь, ответить ему что-нибудь?
– Конечно, ответить! Нужно выудить из него побольше информации. Разоблачить и припереть к стенке! – ответила подруга и весело подмигнула.
– А если он такой, что припирать не захочется? – предположила я и поморщилась.
– Ну… Из этих десятерых только Трусов совсем не вариант, но он и не может тебя любить.
– Почему это?
– Потому что он любит меня! – Выпрямив спину, Ксюша кокетливо повела плечом. – И Степа Росс, кстати, тоже.
– А Проскурин любит Нику, – добавила я.
– Это же замечательно! – Глаза подруги азартно блестели. – Троих сразу вычеркиваем.
– Четверых. Мартов и так чуть ли не каждый день твердит о своих чувствах. Зачем ему еще и писать?
Ксюша задумчиво нахмурилась, потом виновато посмотрела на меня.
– Ты не обижайся, но Матвея и Лу я тоже выбросила бы. Сомневаюсь, что кто-то из них снизойдет до таких слов, даже анонимно.
Матвей Оболенцев и Саша Лужников – общепризнанные лидеры, они фигурировали в топе нашего рейтинга красоты и постоянно с кем-нибудь встречались. Лу вечно вплетали в запутанный клубок любовных интриг, а Матвей морочил девчонкам головы, приближая и отдаляя их по очереди. Ксюше они нравились оба, но Лу предпочитал таких, как Маргарита Толоконникова, способных на раз выслать нюдсы и с кем можно сразу же перевести уровень взаимоотношений в горизонтальную плоскость. А Матвей вообще не заморачивался никакими привязанностями и сегодня мог позвать на свидание одну девчонку, а назавтра уже другую.
– Тима тоже убираем. Он знает, что мне нравится.
– Ты ему об этом говорила?
– Нет, не говорила.
– Тогда не знает. Парни вообще никогда ничего не знают, пока им об этом прямо не скажешь. Но если это Тим, то все сходится. Гудвин говорит, что не сделал ничего, чтобы завоевать твою любовь. Вот он и не сделал, после того как Мартов на него наехал.
Спорить я не стала. Лучше всего, если бы Гудвином оказался именно Тим Рощин, а все, что он написал, правдой.
Тим мне нравился давно – уже месяцев пять или шесть, с начала учебного года. Он был высокий, светло-русый, с длинными, как у викингов или рокеров восьмидесятых, волосами и серьезным выражением лица, суровость которого удивительным образом скрадывалась благодаря милой смущенной улыбке. Рощин играл в шахматы и ездил на всевозможные