мокрыми и скручены в пучок, когда я вернулась на кухню. Я открыла холодильник и достала упаковку яиц, моя форма была сменена на леггинсы и старую толстовку Вашингтонского университета. Это конечно была не еда Нокса Идена, но на сегодня омлета должно было хватить. Если бы я пошла на ужин, Мемфис и Нокс засыпали бы меня вопросами.
Вопросами, на которые я не была готова отвечать.
Отец знал о Фостере, но только потому, что был там во время ликвидации последствий. Он прилетел в Лас-Вегас, чтобы помочь мне переехать, и видел меня в самом тяжелом состоянии. Мама знала, потому что у отца не было от нее секретов, но в тот единственный раз, когда она упомянула его имя, я умоляла её никогда больше не говорить об этом.
Это были мои сложные дни. Мои раны, в основном, зажили, но это не означало, что я была готова вновь пережить боль. Это было слишком тяжело. Слишком унизительно.
Почему он был здесь? Неужели за столько времени он не забыл обо мне?
Яичница плохо лежала в моем желудке, но я заставила себя поесть. Это будет та же еда, что и на завтрак, только без вина. Я как раз ополаскивала тарелку, когда раздался звонок в дверь.
Щетка для мытья посуды выскользнула у меня из рук и с грохотом упала в раковину.
Это был он. Я не видела двери, но каким-то образом знала, что это Фостер. В дверь снова позвонили, затем постучали.
Почему я не высушила волосы? Почему я не оделась во что-нибудь другое? Медицинская форма была бы лучше, чем предстать перед ним с не накрашенным лицом и босыми ногами. На коленях этих леггинсов была дырка, а эта кофта могла бы быть впору моим братьям.
Если я не открою дверь, он уйдет? Или он останется здесь на всю ночь, зная, что я прячусь внутри? Если я проигнорирую его сегодня, придет ли он в больницу снова? Меньше всего мне хотелось разговаривать с Фостером на работе.
Поэтому я подняла свой бокал, осушив остатки вина для храбрости. Как только я проглотила последнюю каплю, я расправила плечи и пошла через дом.
Чем быстрее я с этим разберусь, тем лучше. Я выясню, почему он здесь, а затем отправлю его куда подальше. Если повезет, Фостер уедет из Куинси к утру.
Моё сердце билось так сильно, что было больно. Каждый удар пульса отдавался в моих конечностях. Я втянула воздух и задержала его, пока шла по коридору, мои шаги были бесшумными. Подойдя к двери, я встала на носочки и прильнула к глазку.
Фостер стоял в профиль, его взгляд был устремлен на крытое крыльцо. Он отрастил бороду. Это была хорошая борода. Коротко подстриженная, так что все ещё можно было различить острые углы его челюсти. Но у моего Фостера не было бороды, только щетина в те дни, когда он не брился.
Боль пронзила моё сердце. Не было больше моего Фостера. Не было такой версии Фостера, которая принадлежала бы мне. Больше нет.
Он поднял палец и снова нажал на дверной звонок. Затем он провел рукой по своим шоколадно-коричневым волосам, что он явно часто делал сегодня вечером, потому что концы волос торчали вверх под странным углом.
Я опустилась на пятки и выждала ещё три мучительных удара сердца, затем щелкнула засовом и открыла дверь Фостеру Мэддену.
Мужчине, с которым я встречалась один год, два месяца и одиннадцать дней.
Мужчине, которого я любила всем сердцем.
Человеку, которого я поклялась забыть.
Вид из глазка не отдавал ему должного. Он был таким же красивым, каким я его помнила. Может быть, даже ещё больше, поскольку он отрастил эту дурацкую бороду.
Возраст только подчеркнул его грубые черты. Он стал ещё крупнее, чем был раньше, годы, потраченные на оттачивание своего тела, превратили его в идеальную боевую машину. Черная толстовка обтягивала его широкую грудь, прилегая к плечам. Джинсы висели на его узких бедрах и собирались над парой мотоциклетных ботинок.
Сколько раз я проводила кончиком пальца по бугорку посередине его носа? Сколько ночей я тонула в этих глубоких голубых глазах? Сколько поцелуев я подарила его губам?
— Талия.
Боже, этот голос. Хриплый и глубокий. Никогда ещё мое имя не звучало так хорошо, как из уст Фостера.
— Что ты здесь делаешь?
Он изучал моё лицо.
— Ты не удивлена, что увидела меня.
— Нет, — я скрестила руки на груди, когда холод снаружи просочился сквозь мою одежду. — Я видела тебя в больнице.
Его челюсть сжалась.
— Ты видела меня.
— Что ты здесь делаешь? — повторила я. — И как ты узнал, где я живу?
Не то чтобы это было трудно выяснить. Куинси ещё не полностью перешел в современную эпоху, и местная газета всё ещё печатала ежегодный телефонный справочник наряду с размещением информации в Интернете.
— Прошло много времени, — сказал он. — Как дела?
Прошло много времени. Как дела?
— Светская беседа? Серьёзно? Твоя жена знает, что ты здесь?
Он поднял левую руку, показывая обнаженный безымянный пальц.
— Я не женат.
Когда он успел развестись? Это было проблемой, когда ты поклялась забыть кого-то. Это означало, что за последние семь лет я ни разу не позволила себе искать Фостера.
Я не заглядывала в его социальные сети и не вводила его имя в Google. Не смотрела ни одного его платного боя, а если его имя появлялось на ESPN, я либо выключала телевизор, либо выходила из комнаты. Мои братья любили брать в прокат бои UFC. Я не раз врала, что дежурю, чтобы избежать одной из их вечеринок.
— Почему ты здесь?
Рычание в моем голосе удивило нас обоих.
Боль затуманила его красивые глаза. Его горло дернулось, когда он сглотнул, затем он опустил подбородок.
Чего он ожидал? Что я раскрою свои объятия и приму его обратно в свою жизнь?
Боль в его глазах исчезла так же быстро, как и появилась. Осталась только решимость. Сосредоточенный взгляд. Стальной позвоночник. Сжатая челюсть. Такой взгляд был у Фостера на боксерском ринге, обычно перед победой.
Он сунул руку в карман джинсов и вытащил один серебряный ключ.
— Вот.
Я взяла его у него, когда он протянул его, стараясь, чтобы наши пальцы не соприкасались. Он не был моим, чтобы прикасаться к нему. Больше нет.
— Что это?
— Моё здание.
— Твоё здание, — я сузила глаза. Лучше бы он говорил о здании в Неваде.
Рука Фостера снова полезла в джинсы, на этот раз за небольшим листком бумаги. Он взял мою вторую
