— Не терзайтесь. Вы не должны ни винить себя, ни наказывать.
— Я уже достаточно наказала себя, миссис Мэтленд, — хрипло проговорила Мэджин.
Эвелин посмотрела на нее с искренним состраданием.
— Черт побери этот мир! — Сказав это, она сделала шаг, обняла Мэджин, и та вновь не смогла сдержать слез. Так, обнявшись, они простояли с минуту, после чего Мэджин повернулась и ушла.
Стоя на пороге своего дома, Эвелин проводила ее взглядом. В чистом апрельском небе плавали легкие розоватые облака, принесенные восточным ветром. В свежем воздухе витали ароматы свежей листвы и распускающихся весенних цветов.
Когда Мэджин выходила из калитки, подъехало такси, откуда вышел Энтони и, чуть задержавшись при виде идущей по тротуару Мэджин Тьернан, повернулся к дому и встретился взглядом с Эвелин.
— Энтони, подождите пару минут, — сказала та. — Сейчас я буду готова.
Поднявшись наверх за сумочкой, Эвелин снова выдвинула ящик Харрисона и, окинув взглядом его содержимое, решила отдать семейные реликвии Энтони, кроме, пожалуй, газетной вырезки с речью. Этот клочок пожелтевшей бумаги — единственное, что еще связывало ее с покойным.
Спустившись в холл, она последний раз осмотрела себя в зеркале, потрогала норку, сезон которой прошел, и сняла с вешалки строгое шерстяное пальто. Затем присоединилась к Энтони и Бритт, и они поехали в Белый дом.
* * *
— Ну? Как наша ожидающая мамочка? — спросила Эвелин, когда такси отъехало.
— Как всегда. Ожидает, — ответила Бритт. — И несколько увеличилась с тех пор, как мы виделись в последний раз.
— Вы прекрасно выглядите, Бритт, — улыбнулась Эвелин. — Образ самого здоровья.
Бритт благодарно кивнула, положив руку на выпуклость, укрывшуюся под бежевым шелком платья и старинной шалью, наброшенной на плечи.
— Кто эта молодая женщина, что вышла от вас, Эвелин? — спросил Энтони.
— Мэджин Тьернан. Приятельница… знакомая Харрисона.
— Она пришла повидаться с вами?
— Ну, нам было о чем перемолвиться словом, вы должны понимать.
— Нет. Не могу представить, о чем вам разговаривать с ней.
— Ох, Энтони, для того чтобы понимать такие вещи, надо быть женщиной. Кстати, я хотела сказать вам, у Харрисона хранились семейные реликвии. Например, вещицы, подаренные ему в детстве отцом, и прядь волос вашей матушки; вам их приятно будет получить.
— Да, хорошо бы иметь что-то на память о брате, но вы и себе хотите, очевидно, что-то оставить.
— Не беспокойтесь, я оставила то, что мне дорого. — Считая вопрос исчерпанным, она повернулась к Бритт: — Итак, что говорит доктор?
— Говорит, что самочувствие вряд ли улучшится, беременность выдалась не из легких, — ответила Бритт чересчур уж бодро.
— Но вы хотя бы выяснили, кто будет? Мальчик или девочка?
— Нет, я сказала доктору, что не хочу знать заранее, а Энтони вообще не интересуется мнением медиков по этому поводу, он не сомневается, что будет мальчик.
— В роду Мэтлендов на протяжении вот уже шести поколений не рождалось никаких девочек, — с важностью проговорил Энтони.
— Вы только посмотрите на него! — с улыбкой сказала Бритт. — Говорит об этом, как о чем-то, чем должно гордиться.
Все трое рассмеялись.
— Ну, хвала Господу, здесь достаточно семейств, где рождаются одни девчонки, — сказала Эвелин. — Надо же кому-то поставлять в Вашингтон и мальчиков, чтобы будущие девушки не оставались без женихов.
— Вот и я так говорю, Эви, — отозвался судья и, протянув руку, погладил жену по плечу. — Бритт, девочка, ты радость всей моей жизни.
— Да, родной. Но только ты так поздно приходишь с работы, что можно подумать, будто не я твоя радость, а все эти ваши судейские клерки, — сказала Бритт и, повернувшись к Эвелин, добавила: — Последние две недели я его почти не вижу, иногда чуть не до ночи копошится там в своих бумагах.
Эвелин поняла, что Бритт имеет в виду подготовку Энтони к созданию заключения по делу «Руссо против Клосона», касающемуся абортов. Но она не удивилась этому: составление заключения по любому делу отнимало у судей достаточно много времени. Эвелин знала, что Энтони относится к своей работе чрезвычайно серьезно и добросовестно, да и распространяться о ней до официального оглашения судебного решения не станет, так что вопросов по этому поводу задавать не стоило.
— Это ваш первый званый обед в Белом доме, Бритт? — спросила она, переменив тему.
— Да. Я, правда, была там на президентском балу, но это и все.
— Энтони, а вы были на историческом обеде в честь королевы Елизаветы [5]? — спросила Эвелин.
— Конечно, Гарри, насколько могу припомнить, дал мне должность при Верховном суде, а вот Бэтти закатила в мою честь обед [6].
Все они дружно рассмеялись.
— Ну а мне, — сказала Эвелин, — чтобы впервые попасть в Белый дом, пришлось смошенничать. Это был прием, устроенный Белым домом по случаю визита Никиты Хрущева. Мы с Харрисоном тогда только поженились, и он был просто сокрушен, что не приглашен. Но мой отец, работавший в России во время войны и владеющий русским, получил приглашение. Оно, правда, адресовалось «Уважаемому Элиоту Дейтону и миссис Дейтон…», хотя мать к тому времени уже несколько лет как умерла. Люди, отвечающие за протокол приема, были в крайнем смущении и, чтобы как-то сгладить неловкость, позволили мне занять ее место. Можете себе представить, если бы не этот горящий билет, я бы сегодня шла в Белый дом впервые.
— Ну и как? Вы познакомились с Хрущевым? — спросила Бритт.
— О да, он пожал мою руку в ряду других рук. Вообще, скажу вам, это персонаж, конечно. Объявился в обычном деловом костюме с наградными знаками, приколотыми на цивильный пиджак. А следом — Айк [7] в смокинге и при белом галстуке. Ничего себе, парочка, вы не находите? Тогда об этом много пересудов было. Правда, миссис Хрущев выглядела не так уж плохо. Она была в средней длины платье с бриллиантовой брошью.
Эвелин годами не вспоминала о том приеме, но сейчас вдруг воспоминания нахлынули на нее. Как молоды и счастливы были тогда они с Харрисоном. То, что она держала первенство в важном деле посещения Белого дома, не давало ему покоя до тех пор, пока он сам не был приглашен туда откушать на одном из званых обедов.
Но память вновь возвратила ее в тот сентябрьский вечер — кажется, это был 1959 год, — когда она появилась в Белом доме с отцом.
Когда собрались все приглашенные, оркестр морской пехоты заиграл «Встречный марш». Гости выстроились для приема высокого гостя, ее отец показал ей Председателя Совета министров СССР, с которым встречался в Москве. Интересным мужчиной Хрущева назвать было трудно, но в нем было нечто весьма симпатичное, и в гораздо большей степени, чем могло показаться с первого взгляда. Эвелин улыбнулась при воспоминании о том, с каким живым интересом он заглянул в глубокий вырез ее платья…
Такси остановилось у юго-западных ворот Белого дома. Хотя это был личный прием, гости получили предварительную инструкцию входить через парадные помещения, а не со стороны западного крыла.
Эвелин взглянула на Бритт, чьи глаза светились от предвкушаемого удовольствия. Несмотря на беременность, она выглядела восхитительно. Ее светлые волосы, подстриженные довольно коротко, были зачесаны назад, оставляя открытым красивый лоб, а кружевная шаль на плечах придавала ей таинственный и весьма обворожительный вид.
Они вошли в здание и были препровождены на второй этаж, в желтую гостиную, где гостей встречали президент и первая леди. Увидев Эвелин, Джордж Буш сделал шаг ей навстречу и пожал руку, сопровождая слова приветствия знакомой улыбкой.
Барбара в синем вечернем платье от Скаази — кружева на тафте — и с тройным ожерельем из крупных жемчужин на шее тотчас присоединилась к нему, добавив свои приветствия и улыбки. Принимая знаки ее расположения, Эвелин слышала, что президент спрашивал Энтони, как дела у них в суде. Но ответа судьи не расслышала, поскольку отвлеклась на разговор между первой леди и Бритт, касающийся младенца, который вскоре должен появиться на свет. Это были весьма приятные минуты, и Эвелин порадовалась за свою молодую свояченицу.
Бритт заметила на лице Эвелин легкую улыбку, когда Боб Доуль поднялся ей навстречу, чтобы поздороваться. Два сенатора, увлеченные беседой, прошли мимо нее, и Бритт, также порадовавшись за свояченицу, взяла Энтони под руку, и они направились в зал.
— Здесь все гораздо волнительнее, чем я думала, — прошептала Бритт на ухо мужу. — Я кажусь себе Золушкой, попавшей на бал к королю.
— Еще бы, не успела наша птичка залететь к нам с холмов северной Джорджии, а уже ее можно заметить на президентском приеме, — ответил он. — Но, знаешь, политика — дама ветреная. Так что, когда решение суда по последнему делу будет предано гласности, нас с тобой может и не оказаться в числе приглашенных в республиканский Белый дом.
